Что такое «амурология». К новой цивилизации

(р. 1929) - критик, публицист, эссеист. Родился в г. Горький (ныне - Н. Новгород), живет в Москве. Окончил филол. фак-т МГУ. Канд. филол. наук.
Интерес Р. как критика к фантастической тематике имел, судя по всему, случайный и в целом поверхностный характер, продиктованный, вероятно, конъюнктурными соображениями (в 1960-х популярность НФ была особенно высокой, в том числе и в литературной критике). В нескольких публикациях и книге "Через 100 и 1000 лет" (1961) Р. рассматривал НФ произведения в социологическом и прогностическом аспектах. В последствии центр творческих интересов Р. сместился в область психологии и сексологии, которым посвящены многие последующие работы Р.
Библиография:
1. Через 100 и 1000 лет: Человек будущего и соврем. художеств. фантастика. - М.: Искусство, 1961. - 112 с.
2. Люди будущего // Комс. правда. - 1960. - 17 марта.
3. Через 100 и 1000 лет // Новый мир. - 1959. - № 12. - С. 228-245.

Смотреть значение Рюриков, Юрий Борисович в других словарях

Юрий — ТЕПЛЫЙ, с водой, с кормом - крепостной, день 23 апреля. На Евдокию (1 марта) у разумного корм есть, а на Юрья - и у дурня, подножный. Егорий вешний, Егорья храброго. Прилет ласточкам;........
Толковый словарь Даля

Аксельрод Павел Борисович — 1850, Черниговская губерния – апрель 1928, Берлин). Из семьи мелкого торговца. Окончив гимназию в Могилёве, учился в Киевском университете; член народнических кружков, в........
Политический словарь

Альтшулер Иосиф Борисович — (? - ?). Анархист. Арестован 1.10.1921, содержался в Бутырской тюрьме (Москва). В 1922 отправлен в Северные лагеря особого назначения. В 1924 приговорен к высылке в Сибирь, с апреля........
Политический словарь

Арсеньев Сергей Борисович — (? - ?). Член ПЛСР. Крестьянин. В конце 1921 жил в Тульской губернии и работал портным. Местными чекистами заведено «следственное дело № 2789». Дальнейшая судьба неизвестна.
М. Л.
Политический словарь

Басин Александр Борисович (партийная Кличка - Шура) — (1905 - ?). Член "Макааби", "Хе-Халуца" и Единой Всероссийской организации сионистской молодежи. Арестован 1.3.1926 в Ленинграде. В августе 1926 содержался в Таганской тюрьме (Москва).........
Политический словарь

Бейгман Лев Борисович (лейб Бенцианович) — (? - ?). Член Сионистской социалистической партии и Национально-классового (левого) "Хе-Халуца". Арестован в Одессе 2.9.1924 и приговорен к ссылке. В ноябре 1925 в ссылке в Туринске.........
Политический словарь

Винц Абрам Борисович — (1906 - ?). Член организации "Ха-Шомер ха-Цаир". Арестован в 1928 и помещен в Бутырскую тюрьму (Москва). Затем через Челябинскую тюрьму в июле 1928 доставлен в Верхнеуральский........
Политический словарь

Гавен Юрий Петрович — (настоящие фамилия и имя Дауман Ян Эрнестович) (18 марта 1884, хутор Бикерн, около Риги, – 4 октября 1936). Родился в многодетной крестьянской семье на хуторе в черте г. Рига.........
Политический словарь

Геллер Юрий — (? - ?). Член Национально-трудового (правого) "Ха-Шомер ха-Цаир". В 1930-х гг. в ссылке в Ташкенте, работал бухгалтером. Дальнейшая судьба неизвестна. М.К.
Политический словарь

Глотов Николай Борисович — (ок. 1887 - ?). Социал-демократ. Рабочий-токарь. Член РСДРП. В конце 1921 работал на станции Калуга. Местными чекистами характеризовался как "агитатор" и "активный" партийный........
Политический словарь

Голдовский Маркус Борисович — (? - ?). Член организации "Ха-Шомер ха-Цаир". Арестован в Бобруйске 1.8.1925. В мае - октябре 1929 в ссылке в Свердловске, затем в Актюбинске. Дальнейшая судьба неизвестна. Жена........
Политический словарь

Гранат Макс Борисович — (? - ?). Сионист-социалист. В марте 1925 арестован в Ростове-на-Дону. 7.4.1925 приговорен к 3 годам ссылки. В тот же день, находясь в Таганской тюрьме (Москва) подвергся избиению.........
Политический словарь

Грановский Лев Борисович — (ок. 1878 - ?). Социал-демократ. Член РСДРП с 1899. В конце 1921 жил в Московской губ., работал врачом. Местными чекистами характеризовался как "активный" партийный работник. 14.4.1922........
Политический словарь

Громчевский Вячеслав Борисович — (ок. 1894 - ?). Социал-демократ. Из мещан. Образование среднее. Член РСДРП. В конце 1921 работал электромонтером в Красноярском депо. Местными чекистами характеризовался как........
Политический словарь

Каменев Лев Борисович — (настоящая фамилия Розенфельд) (6 июля 1883, Москва, – 25 августа 1936, там же). Из семьи железнодорожного. машиниста, ставшего инженером. В 1901 окончил гимназию в Тифлисе, поступил........
Политический словарь

Кафенгауз Лев Борисович — (29 октября 1885, Проскуров Подольской губернии, – 4 июля 1940, Москва). Из семьи служащего. В 1904 участник марксистского кружка учащихся, в 1905-06 пропагандист Московской большевистской........
Политический словарь

Ключников Юрий Владимирович — (1886 – 1938) – публицист, сменовеховец, принадлежал к движению национал-большевиков.
Политический словарь

Пятаков Георгий (юрий) Леонидович — (6 августа 1890, Марьинский сахарный завод, Черкасский уезд Киевской губернии, – 30 января 1937, Москва). Из семьи инженера-технолога, управляющего заводом. Брат Л.Л. Пятакова.........
Политический словарь

Рюриков [рюринов] Hиколай Иванович — (ок. 1884 - ?). Социал-демократ. Член РСДРП с 1907. Образование среднее. В конце 1921 жил в Рязанской губ., работал учителем. Местными чекистами характеризовался как "неактивный"........
Политический словарь

Самарин Юрий Федорович — (1819–1876) – российский философ, историк, общественный деятель, публицист. Один из идеологов славянофильства. Автор проекта отмены крепостного права, участник подготовки........
Политический словарь

Фейнберг Лев Борисович — (ок. 1874 - ?). Социал-демократ. Член РСДРП с основания партии. Врач. В конце 1921 жил в Московской губ., работал заведующим учебным подотделом Отдела путей сообщения Наркомздрава.........
Политический словарь

Фредерикс Владимир Борисович — (16 ноября 1838 – 5 июля 1927). Потомок шведского офицера, взятого в плен русскими войсками Петра I; отец – командир 13-го Эриванского полка, генерал-адъютант при императоре........
Политический словарь

Чубайс Анатолий Борисович — (р. 1955) – российский политический деятель либерального толка. Реформатор. Идеолог приватизации.
Политический словарь

Шаскольский Петр Борисович (бернгардович) — (22.12.1882, Петербург - 1.10.1918, там же). Народный социалист, с осени 1917 член ПСР. Из семьи фармацевтов-евреев, выходцев из Германии, крещенных в лютеранстве учился в петербургской........
Политический словарь

Ларин Юрий (михаил Зальманович Лурье) (1882-1932) — русский, советский экономист и общественный деятель. Работал над проблемами экономической политики, организации производства и обмена, сельского хозяйства, социальной........
Экономический словарь

Яременко Юрий Васильевич (род. 1935) — экономист, академик РАН.
Автор
метода модификации межотраслевого
баланса, получившей название метода межотраслевых взаимодействий.
Экономический словарь

Космонавт Юрий Гагарин — научно-исследовательское судно. Построено в1972; водоизмещение 45 тыс. т; 86 лабораторий. Исследования космоса иверхних слоев атмосферы. Плавучий центр связи с космическими........

Михаил Борисович (1453 — ок. 1505) - последний великий князь тверской(1461-1485). Участвовал в походах Ивана III на Новгород и в "Стоянии наУгре" 1480. Стремясь сохранить независимость, искал помощи у Литвы,........
Большой энциклопедический словарь

Федор Борисович (1589-1605) — русский царь в апреле - мае 1605. Сын БорисаГодунова. При приближении к Москве Лжедмитрия I свергнут и убит.
Большой энциклопедический словарь

Юрий Всеволодович (1188-1238) — великий князь владимирский (1212-16 и с1218). Потерпел поражение в Липицкой битве (1216) и уступил великоекняжение брату Константину. В 1221 заложил Нижний Новгород; разгромлен........
Большой энциклопедический словарь

Из словаря:

Рюриков Юрий Борисович
- русский писатель-публицист и социолог. (23 января 1929, г. Горький - 12 марта 2009, Москва). Отец - известный советский критик Борис Сергеевич Рюриков, бывший главный редактор «Литературной газеты» и журнала «Иностранная литература». Дед - писатель-самоучка из крестьян Сергей Терентьевич Семёнов.
Окончил филологический факультет МГУ (1951). Кандидат филологических наук. Член СП СССР с 1967. Жил в Москве. Публиковался с 1953 как литературный критик.
Лауреат премий журналов «Советская женщина» (1977), «Смена» (1979), «Наука и религия» (1982).
С середины 60-х писал социологическую публицистику на темы любви и брака: Три влечения. Любовь, ее вчера, сегодня и завтра (1967), Самое утреннее из чувств (1973), Мед и яд любви (1989), Измены и разводы, треугольники и квартеты (1997), Любовь: азбука и алгебра (1997), Цвета любви: от страсти до игры (1997), Кто кому пара, а кто не пара (1998), Любовь на исходе XX века (1998), Яд и мед семьи (2002)

===============================================

Любовь – самое манящее и радостное чувство. И одновременно – источник наших иллюзий и обманов, обладающий удивительной «двойной оптикой»: достоинства того, кого любишь, видны как в бинокле, а недостатки резко приуменьшаются. Часто мы любим не самого человека, а его розовое подобие, которое сотворило наше сознание. И одновременно любовь делает нас провидцами, дает возможность рассмотреть такую глубину, увидеть такие ростки хорошего…
Интересный человек рядом с нами. Интересными и нужными для каждого вопросами он занимается.
Лично я впервые имя Юрия Борисовича Рюрикова много лет назад встретил на обложке книги «Три влечения. Любовь вчера, сегодня, завтра» - необычного исследования вечной темы в мировой литературе. Им созданы такие книги, как «Через сто и тысячу лет», «Трудность счастья. Любовь и молодая семья», «Мед и яд любви». Тогда, в 1984-м, писатель работал над исследованием «Любовь и семья на стыке времен».
К слову, отец нашего собеседника Борис Сергеевич Рюриков – крупный критик, бывший редактор «Литературной газеты», журнала «Иностранная литература. Деда, Сергея Терентьевича Семенова, крестьянского писателя-самоучку, высоко ценил и всячески поддерживал Лев Николаевич Толстой, написавший предисловие к одному из сборников его рассказов.
С детства Юрия Борисовича заинтересовала проблема людских взаимоотношений, причем самых сложных и тонких – мужчины и женщины.
- Почему?
- потому что это максимально важно для человека и минимально
разработано.
Действительно, о любви тысячи лет пишет мировая литература, но робко подходят к ней науки – психология, медицина, социология. Не случайно десять лет писатель работал научным сотрудником сектора семьи научно-исследовательского института социологии, сам проводил исследования и опросы, что немало дало для понимания жгучих проблем современной семьи.
- Никто не спорит, любовь – чудесное чувство. Но говорил же Константин Симонов: «Все романы обычно на свадьбах кончают недаром, потому что не знают, что делать с героем потом». Почему же то, что так прекрасно начинается, нередко имеет довольно грустное продолжение?
- Да, число разводов растет, и все больше становится одиноких людей даже в самом цветущем возрасте – 20 – 40 лет, не говоря о тех, кто старше. Многие семьи, внешне благополучные, тоже по существу несчастны.
Но уже много лет я слежу за одной семейной парой. Начинали они обыкновенно: после свадьбы – ссоры. Родился ребенок, а дело шло к разводу. И вдруг задумались: почему они стали плохими друг для друга, для остальных оставаясь хорошими? Поняли: стали замечать одни недостатки, напарывались недостатками друг на друга. Угасали все другие чувства, кроме раздражения. Решили попробовать все начать сначала. И постепенно вновь стали счастливыми. Уже более десяти лет… Огромная редкость – после охлаждения и раздражения в людях возобладали светлые чувства. Значит, можно? Как многое зависит не от условий – от нас самих. Французы говорят: «Любить – значит понимать». Когда человек любит, в нем просыпается сверхинтуиция, как будто две нервных системы срастаются. С полуслова. Полувзгляда чувствуешь ощущения близкого человека.

Наука может объяснить, как это происходит? – вдруг завороженную тишину прорезает чей-то вороос.
- У старой загадки последнее время намечается отгадка. Как известно, человек окружен биополем энергии. На специальных фотографиях видно: у людей незнакомых или несовместимых, как бы они ни сближали пальцы, все равно видна разделительная полоса. А поля влюбленных даже на двухметровом расстоянии сливаются воедино… Может, такое единение и есть материально-энергетическое выражение того, что называется «слиянием душ»? Какой интересный простор для изучения…
- Правда ли, что в последние годы любовь становится сложнее, труднее? Или это только кажется после чтения старых романов?
- друвние индусы говорили, что влечение души порождает дружбу, влечение ума порождает уважение, влечение тела – желание. И только единение трех влечений порождает любовь. Ныне люди психологически гораздо глубже, и среди трех влечений все большую роль играют дружба и уважение. Мы предъявляем высокие требования к спутнику жизни, а потому найти человека для такой любви стало труднее, и удержать тоже. Больше всего губят наше счастье три невежества – психологическое, воспитательное и половое.
Прихожу, например, с работы, встречает любимая жена. Если пришел злой, недовольный, я включаю в ней струнки настороженности, опаски. Если с мыслью, что вот здесь я дома, где всегда хорошо, включаются струнки благодарности. Подобное вызывает подобное. Мы сами управляем настроением и чувством близкого человека.
Не согласен с поговоркой, что, мол, милые бранятся – только тешатся. Семейная жизнь без конфликтов невозможна, но надо стараться, чтобы их было поменьше. И первая заповедь – сужать площадь
спора до минимума, не припоминая
изречений вашей тещи трехлетней давности… И, конечно, обходиться без обидных слов: они запирают вход в разум, сознание. Спор от ссоры отличается доброжелательностью. В Средней Азии, когда люди раскипятятся, принято пить чай. Тело разогреется, душа остынет, можно продолжать разговор.
- Из всех видов культуры любви труднее всего достается половой культуре. Религия утверждает, что человек состоит из высшего – духа - и низшего – тела. Но ведь мы не матрешки из двух половинок!. Главное отличие человека от животного именно в сплаве психологии с физиологией. При этом психологическая сторона – с полутонами и оттенками – больше развита у женщин, потому женское чувство более ранимо, хрупко.
- Ранимо? Но ныне тенденция, похоже, сдвинулась в обратную сторону. Не ложно ли чрезмерное стремление женщины к равенству, если не матриархату?
- Женщине довольно тяжело в современном мире. Проходит первый слепой этап эмансипации, когда военным рывком она захватила себе новое положение в жизни и набила при этом массу шишек. Идеал – не равноправие, а полноправие мужчины и женщины, то есть полное выявление лучшего в мужской и женской природе. Каждый должен оставаться самим собой…
- Сколько существует человечество, столько же, наверное, продолжаются споры о допустимом между юношей и девушкой…
- У меня на этот счет точка зрения вполне определенная: чем быстрее на спрос следует предложение, тем больше шансов, что чувство не вырастет. Только преодоление препятствий может превратить первую влюбленность в глубокое чувство с ощущением «дорожения» другим. Иначе вырастают люди, не способные к настоящей любви, хорошим семейным отношениям. Лучше не торопиться…
- Некоторые считают, что будущее за неполной семьей. Ваше мнение?
- Если общество будет развиваться к человечности, будущее – за полной семьей. Подумайте: семья – единственная человеческая ячейка, в которой сплавлены и уравновешены разные и противоположные интересы – мужчины и женщины, детей и взрослых. Семья подсознательно воспитывает человечность, так как стоит на трех типах любви – родителей к детям, детей к родителям, мужа и жены. Семья будущего должна стать месторождением счастья невиданного и неслыханного. И сейчас она могла бы быть такой, хотя нередко становится месторождением горя. Но это из-за нашего незнания, непонимания элементарных законов общения.
- А как бы поскорее избавить семью от ее проблем?
- Один из путей, вероятно - союзы семей, когда люди, близкие по взглядам и интересам, живут по соседству, помогая друг другу в домашнем хозяйстве, воспитании детей. Вскладчину легче купить домашнюю технику, мужья в таких случаях больше занимаются домом, а дети перестают быть единственными. Много лет действует такой молодежный комплекс под Москвой: инженеры, врачи, научные работники, рабочие построили себе три 16-этажных здания с массой общественных помещений для кружков. Слышал о подобном сообществе в Свердловске.
- Однажды на проходившем в Симферополе семинаре по проблемам методологии и теории творчества вы выступали с докладом «Новые системы воспитания творческих способностей». О чем это?
- В каждом человеке заложены и могут быть развиты немалые способности к творчеству, и на семинаре я рассказывал об открытии, которое совершили в педагогике Лена Алексеевна и Борис павлович Никитины. Они убедительно доказали, что самый лучший возраст для развития всех способностей – раннее детство. Половина заложенных в человеке возможностей складывается к четырем годам. Борис Павлович сформулировал правило необратимого угасания возможностей для эффективного развития способностей: чем позже начинают развивать человека, тем плачевнее результат. Обычно кажется. что в первые годы жизни все построено на подражании, и мы приступаем к обучению значительно позднее, то есть сеем не весной, а летом. Поэтому часто получается неурожай… Из-за позднего развития большинства людей их творческие резервы используются лишь на 10 – 15 процентов. От сильно развитой у младенцев интуиции к шести годам остается процентов семь, у взрослых – доли процента. Потому что не тренируем, не упражняем. В первую очередь развитию интуиции помогаеют самостоятельные игры, особенно радостные. Ну а главный вид творчества – творчество хороших отношений с людьми, не так ли?

www.koob.ru

Юрий Борисович Рюриков

Мед и яд любви

(Семья и любовь на сломе времен - I)

(2-е изд., 1990 г.)

Эта книга писателя и социолога о вечном и новом в любви , о том, чем именно отличается любовь от влюбленности и кто из нас способен и неспособен любить. В книге идет речь о кризисах любви и семьи, о переменах в современной психологии, о царящей у нас докультуре личных отношений и о ростках новой культуры. В книге говорится о разных видах любви, о том, как они зависят от человеческого характера, и о новых, современных классификациях темперамента и характера. Рассказывает книга и о новых основах супружества, которые сейчас рождаются, о законах семейной совместимости и о других спасательных кругах от наших бед.

Любовь - это... проявление бессмертного начала в существе смертном.

Платон

Это свет вечности в настоящей минуте...

Когда человек любит, он проникает в суть мира.

М. М. Пришвин

Любовь. Или это остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное , в настоящем же оно не удовлетворяет, дает гораздо меньше, чем ждешь.

А. П. Чехов

«В суть мира»?

«Передать на сцену.

Ответьте, пожалуйста.

Он полюбил ее и стал смотреть на себя по-новому. Теперь он не считал себя ничтожеством, мало на что способным, рабом своих начальников и жизненных обстоятельств.

Он стал и мир ощущать по-новому. Он стал чувствовать страшную ответственность за каждый свой поступок. Мир в кризисе, он странен и непонятен, и только он может что-то сделать с ним...

Однажды она чуть не попала под машину, но он рывком выдернул ее из-под колес. Она не видела машину и обиделась на его грубость. Он в порыве сказал, что любит ее и вытащил бы ее из огня.

После этого она изменилась, в ее глазах появилась жалость, и она стала избегать его. Ее раздражало его чувство. Она ощущала, что не имеет права быть беспечно счастливой, если кто-то по ее вине несчастен. Ее мучила совесть, он мешал ей быть счастливой, и она спросила его, согласен ли он на дружбу. Он оскорбился...

Вопросы:

1. Считаете ли вы его чувство любовью?

2. Верно ли поступила она, если он ей не нравился и его любовь ей не льстила?

3. Что теперь делать ему?

Писала девушка»

(Москва, апрель, 1982, Дом культуры МГУ).

А что, если вы сами попробуете ответить на эти вопросы? Причем дважды: сейчас, сразу и, скажем, после главы «Душа любви». Чьи ответы останутся теми же, у тех твердые взгляды на любовь, ясная позиция; чьи изменятся - у тех явная тяга к самоуглублению, душа, открытая для чужих истин...

Над всемий временами.

Афродиту Книдскую, эту великую скульптурную поэму любви, изваял Пракситель в IV веке до н. э.

Афродита недаром была богиней любви и красоты - для греков любовь и красота были неотделимы. И она вся переполнена этой изобильной красотой тела и духа.

Она высока, длиннонога, у нее тяжеловатые - для нас - руки и плечи, небольшая голова, крупные глаза и губы, мягкий и удлиненный овал лица. У нее высокие бедра, высокая талия, красивая и высоко поставленная грудь, и во всем этом есть какая-то высшая сила, олимпийская грация. Но это еще красота без изящества, без той взлетающей легкости, которая есть в Нике и которая входит сейчас в новые идеалы красоты.

Она стоит, опираясь на одну ногу, и тело ее выгнуто от этого плавно и музыкально. Как будто медленная волна прошла по ее талии, по ее бедру и по ее ноге, прошла и оставила там свой изгиб. Рожденная из волны, она несет в себе ее медленную и спокойную красоту.

Она вся - естественность, вся - умиротворенность: она нагая, но она стоит спокойно, в ее позе нет никакого стеснения. Она не боится, что ее нагота может привести кого-то в ужас. Она не боится, что ее саму может осквернить чей-то взгляд.

Афродита как бы живет в особом мире - мире нормальных, не извращенных чувств. Она живет для простого человеческого взгляда, который увидит в ней и ее э тос - выражение ее духовного величия, и ее э рос - выражение ее любовной привлекательности, увидит их гармонию, их красоту.

И от того, что она выше и ханжества, и сластолюбия, она как бы поднимает до себя глядящих на нее, как бы очищает их, передает им частицу своей красоты, гармонии, частицу своего особого - естественного - отношения к миру. В ней заложен особый, полный огромных ценностей, идеал, и она как бы приобщает к нему глядящих на нее. И наверно, здесь, кроме прямого наслаждения от взгляда на нее, и лежит ее вечность, ее гуманистическая сила.

Афродита Книдская - богиня гармонической духовно-телесной любви. Она вобрала в себя ее высшие ценности, и, может быть, от этого в ней есть неисчерпаемость, недостижимость, которая бывает в гармонии, в идеале. Это, видимо, не портрет, а мечта - мечта о том союзе любви и мира, которого нет в самой жизни. Это первая на свете утопия любви - любовь божественная, но и человеческая, идеал, возможно, на все времена. Потому что гармония между любовью и миром, наверно, может быть только преходящей, ее всегда, видимо, будет теснить их разлад - если только мир не будет переустроен по законам любви...

Несколько ключей к книге.

К новой цивилизации.

Любовь - как бы монарх среди чувств, самое манящее из всех, но и самое обманное, самое разочаровывающее. Она дает самое сильное наслаждение и самую сильную боль, самое острое счастье и самую тяжелую тоску. Ее полюсы и контрасты сливаются в массу неповторимых сочетаний, и какое из этих сочетаний выпадет человеку, такой он и видит любовь.

Любовь все время меняется, и особенно на стыке времен, когда одна эпоха выламывается из другой, когда круто перекраиваются человеческие отношения, чувства, взгляды. Наверно, поэтому вокруг любви всегда шли и, пожалуй, всегда будут идти бурные споры. Идут они и сейчас, и это естественно: в любви возникает сегодня много нового - неясного и полуясного, и чем новее это новое, тем больше споров оно вызывает.

Любовь и семья - пересечение всех мировых сил, которые правят жизнью, зеркало всех перемен, которые идут в человечестве. И чтобы по-настоящему понять, что происходит в любви и в семье , надо, наверно, понять, что делается в устоях цивилизации, в глубинах социальной жизни: личные судьбы можно по-настоящему постичь только через планетарные призмы .

В наше время происходит, очевидно, коренной перелом в земной цивилизации. Человечество попало в стратегическое положение, невиданное в истории. Оно начинает восходить на такие высоты, о которых раньше могло только мечтать в утопиях и в сказках; но под его ногами разверзаются такие пропасти, каких на его пути еще никогда не было.

Оказываются под вопросом главные устои нынешней цивилизации. Куда ведет нас научно-техническая революция - в тупики или на новые просторы? Что дает людям и что отнимает великое переселение народов в сверхгорода, эти антиоазисы посреди природы? Не переродит ли нас отсечение от природы, не убьет ли в людях естественного человека? И как сделать, чтобы человечество перестало быть цивилизацией-хищником, которая пожирает планету?

Три дамокловых меча нависли сейчас над человечеством, и каждый следующий мы осознаем хуже предыдущего. Это меч атомной смерти, меч экологической гибели и меч эгоизации людей, их нравственного вырождения. Все они выкованы главными устоями нынешней цивилизации: промышленно-технической базой человечества, типом поселения - нынешним городом, самим положением человека в укладе массовой цивилизации. Именно эти устои ведут к убийству природы и самоубийству человечества, и их, видимо, придется в корне переустраивать, создавать совершенно новую цивилизацию.

И прежде всего человечеству нужна в корне новая промышленная база . Теперешняя база построена на принципе «после нас хоть трава не расти». Лишь 1-3 процента сырья, которое добывает промышленность, претворяется в вещи, предметы, а 97-99 процентов уходят в отбросы. Каждый год мы изымаем из тела планеты 100 миллиардов тонн сырья - и 97-99 миллиардов ухаем в отравление природы. К концу века человечество будет добывать втрое больше - 300 миллиардов тонн в год, и почти вся эта лавина - 290-297 миллиардов в год - станет отравлять землю, воздух, воду. Потому-то, как скорая помощь, человечеству нужна принципиально новая промышленная база - безотходная, экологически чистая, не губящая природу.

Второй устой цивилизации, который так же губителен для нас - сегодняшняя жилая среда, человеческое поселение. Нынешняя деревня отсечена от культуры, в ней нет почвы для расцвета человека, для его глубокой и разносторонней жизни. Город, особенно большой, разрушает здоровье людей, их нервы и нравственность; он разобщает, эгоизирует их, превращает в толпу на улицах и в одиночек дома. Город, кроме того, главный отравитель биосферы: именно в городах собрана почти вся нынешняя промышленность.

Человечеству нужно в корне новое поселение, которое отбросит изъяны нынешнего города и деревни и сплавит в себе их достоинства - сельское слияние с природой и городское - с культурой. Это будет, видимо, экополис (экологический город) - город-сад и город-лес, не враг человека и природы, а их друг.

В коренном переустройстве нуждаются и другие устои цивилизации: и труд человека, и его гражданская и личная жизнь. Ими правит сейчас губительное распределение физического и умственного труда между разными отрядами людей, деление на управляемых и управляющих, узкая специализация и узкая жизнь, которая превращает человека в колесико и винтик общественного механизма.

Научно-техническая революция ввела в число главных пружин жизни «надформационные» противоречия, глобальные - общемировые - проблемы. Эти новые генеральные противоречия жизни правят современным миром, пожалуй, сильнее старых, классовых. Они как бы стремятся вобрать их в себя, сделать своей частью, и это резко наращивает похожие социальные угрозы во всех системах.

Чтобы создать справедливую цивилизацию, придется устранить все виды отчуждения личности, вытеснить их из труда, экономики, гражданской жизни, из семьи и личных отношений . Придется перевести все человеческие отношения на рельсы глубокой человечности, демократии, душевного союза друг с другом.

Один из главных рычагов такого переустройства - коренная революция в воспитании и образовании. Уже много лет они делают из человека пассивного и нетворческого исполнителя, выращивают в нем приспособленчество, потребительство, я-центризм. Вместо них нужны в корне новые модели воспитания и семьи, в корне новое личное бытие, новая культура личных отношений.

Все эти устои общества - от типа производства до воспитания - самые глубокие, по-моему, и самые нераспознанные у нас родимые пятна собственнической цивилизации. Все они враждебны высшим идеалам человечества и все сомкнуты в единую цепь, в кандалы на человечестве. И чтобы расковаться, нужен всесторонний, «всеустойный» переворот в цивилизации - отказ от всех ее античеловеческих основ, создание новых, истинно человечных.

На такой переворот у нас осталось, как утверждают экологи, лишь несколько десятков лет. Мы так яростно отравляем природу, что уже в первые десятилетия XXI века в ней могут начаться необратимые перемены - первые шаги ее агонии - планетарного СПИДа.

Успеем мы свернуть с гибельного пути или не успеем - вот генеральный вопрос для человечества , вопрос жизни или смерти. Потому-то и нужна сегодня неотложная, авральная стратегия спасения человечества - стратегия, без которой не будет ни любви, ни семьи, ни человека.

Земля - как бы космический корабль, который попал сейчас в поле тяготения «черной дыры» и летит к ней с нарастающим ускорением.

Чтобы спастись, надо аврально менять курс и так же аврально перестраивать все двигатели и все системы сохранения жизни. Но для этого нужен немедленный союз всех, кто летит на нашем гигантском космическом корабле: всех людей и народов, всех рас и классов... Только такой союз - и только авральное напряжение сил каждого - сможет избавить нас от катастрофы.

И менять курс надо не только нашему вселенскому кораблю. Каждый человек - микромодель этого корабля, и каждому из нас надо, наверно, менять свой внутренний курс. Переустраивать придется, видимо, и всю ткань жизни, и всю ткань человеческой души. Потому что создание новой цивилизации - это создание и новой души человека, и новой души мира.

Сегодняшние наши души гораздо больше тяготеют к разладу, чем к содружеству, и даже в наших личных отношениях больше разлада, чем лада, распри, чем дружелюбия. Родители и дети, юноши и девушки, мужья и жены - их душами и отношениями больше правят пружины самолюбия, чем «друголюбия», я-запросы, чем мы-запросы. Души близких больше соперничают, чем живут в мире, их силовые струны звучат чаще мирных. Почти с колыбели микроб разлада заражает нашу психику и создает в нас разладное подсознание, разладную автоматику чувств.

Это психологическое эхо от социального устройства нынешней цивилизации, психологический оттиск этого устройства в наших душах. Цивилизация раздробленного человечества и раздробленного человека - так можно бы назвать теперешнюю цивилизацию. Человечество раздроблено на недружественные нации, классы, группы; человек раздроблен на сознание и подсознание, на мозаику враждующих желаний, запросов, склонностей.

Цивилизация раздробленного человечества, видимо, идет сейчас к своему концу. Новая цивилизация, которая зреет в лоне нынешней, станет, наверно, цивилизацией единого человечества и цельного человека, и ее генеральным законом будет, очевидно, не соперничество, а содружество людей.

Почти все стержневые идеи будущей цивилизации родились в лоне нынешней, в долгом ходе тысячелетий. Это и высшие идеалы человечности , которые выстрадала ваша цивилизация, и самые добрые основы жизненного устройства, которые она нашла. Это и общинные устои народной жизни, которые питают союз «я» и «мы», и вершины культуры всех времен и сословий, которые одухотворяют нас. Это и высшие коммунистические идеалы, и вечные истины, которые открыли разные расы и народы. Эти вершинные ценности нынешней цивилизации и станут, наверно, душой новой цивилизации.

И величайшим строителем этой цивилизации, ее генеральным архитектором станет, пожалуй, любовь. Всякая любовь - братская, родственная, половая, любовь как принцип отношения человека к миру и к другим людям.

Успеем ли? Сумеем ли мы совершить эту величайшую в истории человечества революцию? Пересоздадим ли первичные человеческие молекулы - семью, социальную группу - так, чтобы их атомы больше скреплялись не внешними силами, как сейчас, а внутренним тяготением друг к другу? Позволят ли совершить это пределы наших сил и сама природа человека?

Очевидно, от действий каждого из нас зависит, какая смерть нас ожидает, смерть человечества или смерть одной цивилизации и рождение другой... Времени осталось так мало, что возместить эту гигантскую нехватку можно, пожалуй, только гигантским избытком усилий. Только все вместе - и каждый на своем личном участке, - и только сверхнапряжением всех сил - мы сумеем, возможно, перемагнитить силовые поля земли, перенастроить их по новым камертонам. Перенастроить все на земле, в том числе любовь и семью - колыбель всех глубинных основ человека, породителя его души и нравственности. Но успеем ли?.

Шторм перемен.

Перелом в цивилизации - вернее, предперелом - уже начинается. Мы уже делаем первые нащупывающие шаги по новой дороге, но не осознаем этого, как Колумб, который подплывал к новому материку, а думал, что это Индия.

Чтобы понять, на какие именно материки мы вступаем, нам придется, наверно, по-новому понять многое в социализме. Я думаю, что обществоведение до сих пор понимает социализм в духе начала XX века. Наша нынешняя промышленная база, и все устройство жилой и рабочей среды, и многое в труде и общественных отношениях - все это стоит на досоциалистических принципах, на отчуждении человека. Уверен, что самые глубинные, самые «базисные» устои современной жизни - это, видимо, и самые глубокие «пережитки капитализма», вернее - «недожитки социализма».

Мне кажется, социализм - не просто начало новой формации: это как бы предначало новой цивилизации. Это не просто ступень старой лестницы, а переход от одной лестницы к другой - последняя ступень старой лестницы и первая ступень новой.

Многие у нас понимают коммунизм по-вчерашнему - просто как новую формацию. Но научно-техническая революция принесла коренные поправки в весь наш подход к миру, и коммунизм - уклад, который вберет в себя высшие идеалы человечества, - сможет, пожалуй, родиться только как совершенно новая цивилизация. Не как новая ветвь на дереве, а как совершенно новое дерево, и на новой почве...

Главные устои индустриальной цивилизации искажают добрую человеческую нравственность, оттесняют нравственные двигатели жизни на задворки. Людьми и государствами гораздо больше нравственности движет вне-нравственный прагматизм (практицизм, от греч. «прагма» - польза).

Возможно, в новом обществе нравственные двигатели проникнут в самую сердцевину базиса, и как сок пропитывает дерево, они будут пропитывать и корни, и ствол цивилизации. Если это случится, мораль, нравственность станет уже не «надстройкой», а генеральным фундаментом всей человеческой жизни...

То, что мы сейчас переживаем, это, видимо, самый большой переход во всей истории - переход от стихийного и негуманного развития человечества к развитию сознательному и гуманному, которое будет строиться на основах нравственности.

За нынешней научно-технической революцией идет такая же гигантская научно-биологическая революция - ее, впрочем, называют и новой ступенью НТР. Она принесет с собой взрыв биологических знаний, крутой рост их роли для всей нашей жизни - от производства еды до «производства» здоровья; а главное, она заменит многие технические основы нынешней цивилизации основами биологическими. А за ней уже посверкивают первые зарницы научно-психологической, гуманитарной революции. Она психологизирует все стороны человеческой жизни, приспособит всю жизнь к нуждам психологии.

Все эти революции, видимо, сольются в один поток, пронижут до глубин устои цивилизации. Множественные революции будут пропитывать все пласты земной жизни, будут менять всю ее плоть.

В середине нашего века главные открытия дало науке атомное ядро. В конце века такие открытия даст, как предполагают ученые, клетка - атом живой материи и ген - элементарная частица наследственности. Но в начале XXI века, возможно, самые главные для человечества открытия будут получены именно в психологии - психологии общения, чувств, отношений, труда.

Открытия в биологии дадут новую промышленную базу: они позволят превратить нынешнюю техническую базу, губительную для планеты, в биотехническую, спасительную для природы и человека. Открытия в психологии дадут нам в корне новую , куда более человечную основу для всех человеческих отношений.

С ходом веков жизнь человечества делалась все более однобокой, и нынешняя наша цивилизация куда больше техническая, чем психологическая. Ее усилия куда больше обращены на природу, чем на человека, на материальную культуру, чем на духовную, на внешние отношения людей, чем на их внутреннюю жизнь.

Новая цивилизация, видимо, избавит человечество от этой однобокости. Она прибавит к нынешним политехническим и естественнонаучным устоям цивилизации психологические устои, и это в корне перекроит всю ткань человеческой культуры, всю материю цивилизации.

В последние годы у нас много говорят о второй грамотности - компьютерной, которая важна не меньше первой. Но, пожалуй, куда важнее их обеих третья грамотность, психологическая, потому что она куда больше помогает человеку стать человечным. Это, наверно, самая главная грамотность для человека, от нее во многом зависит весь климат жизни, вся атмосфера отношений - и личных, и социальных. Мы живем во времена допсихологической цивилизации, и все устройство нашей жизни - устройство семьи, быта, труда, воспитания - стоит на незнании человеческой природы, на коренном разладе с законами нашей психологии, физиологии, нравственности.

Научно-психологическая революция вытеснит, наверно, психологическую докультуру из всех слоев человеческой жизни. Труд, быт, гражданская и личная жизнь, управление обществом, воспитание - все будет перестроено по законам человеческой психологии, слажено с ней. Вся цивилизация будет переделана в соответствии с природой человека . По-моему, точно говорил об этом еще молодой Маркс: «...сделать себя самого мерилом всех жизненных отношений... устроить мир истинно по-человечески, согласно требованиям своей природы» 1 .

Это глубинное перемагничивание всех пластов жизни, перенастройка их по камертонам человеческой психологии будет, видимо, идти мучительно, долго. Но оно, наверно, и станет последним шагом к новой цивилизации - цивилизации просвещенного и человечного человечества...

Человечество вступило сейчас на небывалую историческую ступень - ступень самоубиения или самовозрождения на невиданно новой основе. Именно сейчас, в ближайшие десятилетия, начнется или переход к новой цивилизации, или агония человечества.

Здесь лежит, по-моему, вопрос всех вопросов - самая генеральная идея времени, самая болевая из всех болевых точек. Это новая абсолютная точка отсчета для всех наших дел, всех поступков и замыслов.

Куда ведет меня этот поступок, это слово, этот поворот наших отношений - по раздорному пути, пути к гибели, или к рождению в себе и в жизни новых спасительных устоев, мостиков к новой цивилизации - вот новое абсолютное мерило добра и зла, нужности или вредности любого нашего порыва, чувства, действия...

«Мед и яд любви» - как бы книга-диспут, книга-спор. В 1967 году вышла моя главная книга «Три влечения. Любовь, ее вчера, сегодня и завтра», и с тех пор я постоянно получаю письма - с вопросами , несогласиями, драматическими историями... В семидесятые и восьмидесятые годы вокруг моих статей о любви шли большие споры в газетах и журналах. Кроме того, я часто выступаю в молодежной аудитории, и каждый раз из зала приходит ворох записок.

Из массы таких записок, писем, вопросов я отобрал самые острые, печальные, задиристые; из возражений - самые веские и интересные. Их авторы спорят со мной и друг с другом, с экс-истинами и будущими истинами, с расхожими взглядами и заскорузлыми догмами.

Акушер или могильщик?

Искусство спора - одно из главных, наверно, искусств жизни. В древности, у мыслителей Греции, оно было даже главным видом общения, главным рычагом, который поднимал знания к новым вершинам. Недаром Платон, крупнейший, пожалуй, гений древности, писал диалоги - сплошные диспуты, схватки мнений. Недаром диалектика (от «диалего» - спорю) была тогда искусством добывать истину через соревнование взглядов.

С древних времен это искусство, увы, поблекло; мало у кого есть сейчас глубинный талант «диалектика» - сталкивателя позиций, который высекает из этого сталкивания искры истины . Спорящие часто воюют не за истину, а за истинку, не умеют увидеть в чужой позиции плюсы, которые таятся под скрывающими их минусами, не признают свои слабые места - сами стреноживают себя, не дают идти вперед.

Все мы, конечно, знаем древний афоризм - в спорах рождается истина. Но так же верна и обратная мысль: когда споры кипят, истина испаряется. Все зависит от того, как эти споры идут - дружелюбно или враждебно, и как прислушивается спорящий к сопернику.

Соперник играет великую, незаменимую роль для рождающейся истины: он показывает ее слабые места, служит их открывателем и тем самым - независимо от своего желания - помощником истины. Если защитник истины умеет усиливать ее слабые места, если он сам ищет соперника, чтобы углубить свою позицию, то тогда спор - акушер истины, он помогает ей родиться или окрепнуть.

Но когда в споре ищут не истину, а победу, когда спорящие не умеют укреплять свою истину союзными ей частицами чужой истины, тогда спор - могильщик истины, он убивает ее.

Наш век - век всеобщих революций во всех областях жизни, во всех ее фундаментах и этажах. Везде и во всем бурно рождается новое, везде и во всем бурно умирает старое.

В этом шторме перемен, в этой буре сдвигов есть, пожалуй, только один спасительный путь - усиленно искать новые формы жизни, которые зеркально отвечали бы ее новой сути. Но любой поиск дает спорные результаты: старое сознание отстает от нового бытия, осознает его куда медленнее, чем оно меняется.

Этот разрыв между рождением нового и его осознанием, видимо, неизбежен, но в последние десятилетия он резко нарастает и делается все опаснее. Ритм времени сейчас круто убыстрился, волны нового идут с невиданной частотой: мы еще не успели вглядеться в одну волну, а за ней летит другая, поднимается третья...

Все мы, наверно, помним, в какие тупики привело нас отшатывание от больных проблем, острых и новых вопросов жизни. В недавние десятилетия обществоведы, печать, школа почти повально уходили от острых углов жизни, боялись стратегических проблем, заглушали критический подход фанфарным. Острые углы от этого становились режущими, социальные болезни делались хроническими и начинали подрывать весь ход прогресса. А ведь критичность, отрицание - первый шаг созидания, один из самых главных двигателей жизни. Никаким другим путем нельзя находить в жизни противоречия и отыскивать противоядия от них.

«Мед и яд любви» - книга для молодежи, и именно потому в нее входят самые главные из нынешних сложных и неясных вопросов, те, с которыми мы сталкиваемся каждый день и которые будут нарастать, обостряться в ближайшие десятилетия. Их, пожалуй, можно смягчить только всеобщими силами, только соединенной умственной мощью целых поколений.

По сложности в книге как бы два пласта - более простой и более трудный. В трудный пласт входят, во-первых, главные стратегические вопросы нынешней жизни. Это те ключи, без которых не понять, какие новые законы правят сегодня и обществом, и семьей, и нашими чувствами, не понять коренную революцию, которая идет сегодня во всех устоях личной и гражданской жизни.

Во-вторых, в этот пласт входят и очень важные для всех нас психологические вопросы, о которых говорится в главах о характере и темпераменте. Они трудны, но без них почти невозможно продираться к хорошим отношениям сквозь джунгли семейных сложностей.

Чтобы усвоить трудный пласт книги, понадобятся и волевые усилия, и подготовка, и - очень важно - интерес к сложным вопросам. Я стараюсь говорить о сложном просто, и в этой книге я по три-четыре раза переписывал все трудные места.

Увы, не везде это удалось, но не из-за слабых стараний: чаще всего я упирался в нижний предел сложности, видел, что идти дальше - значит переупрощать сложность, насильственно распрямлять ее.

У книги, конечно, будут разные читатели, с разной силой вдумчивости - и обычные, и серьезные. Пожалуй, естественно, если каждый станет искать в книге то, что ему близко, а страницы, которые покажутся ему сложными, или пропускать, или, наоборот, читать с удвоенной жаждой понимания .

О чем идет речь в книге.

«Потребности у молодежи разные, и если кому-то нужна азбука любви, то нам нужна «Война и мир» современной любви. Мы читали ваши работы и ждем такую книгу от вас. Филологи».

Эту записку я получил, выступая в Московском университете, моем родном вузе, и ее «социальный заказ» стал основой моих планов. Наверно, «Войну и мир» здесь надо понимать метафорически: чтобы в книге была не только азбука, но и алгебра любви, и чтобы ее охват был «эпопейный» - все главные измерения, все устои любви.

В книге и пойдет речь обо всех сторонах современной любви и семьи, о мире, который они несут людям, о войне, которая в них разыгрывается, и о том, можно ли вытеснить эту войну миром.

Книга, таким образом, будет охватывать все четыре семейные культуры - психологическую, половую, воспитательную, домоводческую, но с упором на самую сложную - психологическую. Речь в ней пойдет в общем-то о новой вселенской культуре личной жизни, ростки которой пробиваются уже сегодня и которая, видимо, станет править бытом завтра. Эта культура поможет, наверно, вывести личную жизнь из нынешних кризисов, создать для нее более благодатную почву.

«Любовь и семья на сломе времен» будет состоять из трех частей. Перед вами первая - «Мед и яд любви». Это как бы «книга чувств». Она посвящена любви как чувству - до семьи и вне семьи; в ней говорится о ее вечных устоях и нынешних переменах, о ее разных психологических видах и разных ступенях ее жизни - утре, дне, вечере. Идет здесь речь и о новой психологической культуре супружества, и о том, на чем именно держится сегодня семья...

О самой семье и о законах семейной жизни разговор пойдет во второй и третьей частях книги. Там я расскажу о новой культуре общения, не убивающей чувства, и об «инженерии» такого общения; о трех возрастах в жизни молодой семьи, об особых законах каждого; о культуре ссоры и спора; о законах пола и сексуальности, открытых в XX веке, и об основах просвещенной и человечной половой культуры; о главенстве и лидерстве в семье, о величии и рабстве домашнего труда; о разводах, «изменах», треугольниках - о новом их понимании; о ювенологии любви - науке о том, как продлить молодость чувства; об идущей сейчас биархатной революции - перевороте во всех отношениях мужчины и женщины, экономических и семейных, социальных и сексуальных...

Особый раздел последнего тома будет отведен недавним открытиям в детской психологии и физиологии, которые в корне перевернули наше представление о детской природе. Эти открытия, видимо, приведут - уже начали вести - к величайшей в истории педагогической революции, к коренным переворотам во всем воспитании и образовании...

Еще один раздел - «Архимедовы рычаги для семьи» - посвящен новой стратегии социальной помощи семье; эта помощь - универсальная, всесторонняя - нужна аврально, потому что без нее семья не сможет устоять. И самый конец книги - «Что ждет мир послезавтра» - гипотезы о том, какими могут стать любовь и семья через несколько поколений, если в мире воцарится новая цивилизация...

Что такое «амурология».

Современные науки странно изучают личную жизнь. Они расщепляют ее, как апельсин, на дольки, и каждая занимается своей долькой, почти не касаясь других. Психологи изучают личные чувства и общение людей; социологи - семейную жизнь, виды семей и супружеских отношений; экономисты - домашнее хозяйство и материальные условия быта; демографы - рождаемость, брачность, разводы; сексологи - половые отношения; педагоги - воспитание в семье, отношения детей и родителей; этики - нравственный срез личной жизни.

У каждой из этих дисциплин частичный подход, каждая ухватывает лишь одну сторону дела почти без связи с другими. Впрочем, в последнее время кое-какие частичные подходы стали вступать в союз: сексологический с социологическим, социологический - с демографическим и экономическим, педагогический - с психологическим...

Но это, наверно, лишь первые полушаги, а здесь, пожалуй, нужна революция в самой методологии: нужен не частичный, а многосторонний подход к любви и семье, а для этого - новый метод их постижения.

Если просветить любовь прожекторами всех видов знания, которые ее касаются, то в ней откроются такие глубины и такие затаенные россыпи чувств, какие недоступны частичному взгляду. Понять суть любви, увидеть ее роль для человека и человечества поможет, видимо, только такой вот панорамный подход. Никакие тандемы, никакие кентавры из двух-трех частичных наук неспособны охватить всю почву любви, все ее измерения и грани. Нужно, видимо, слияние всех частичных дисциплин, говорящих о любви, их переплавка в совершенно новую отрасль знания - сплав науки, искусства, культуры.

На тяге к такому вот панорамному подходу, на разведочных и несовершенных шагах к нему и строятся мои работы. Как черновик такого подхода пишется и эта книга, - как писались предыдущие - «Три влечения», «Трудность счастья», «Самое утреннее из чувств». Это сплав традиционного и нового понимания любви, сплав того подхода к любви, который издавна был в человеческой культуре, науке, искусстве, и нового угла зрения на любовь, новых поворотов в ее психологии, этике, философии.

Разговор о любви будет опираться здесь на открытия, которые сделаны и в жизни, и в разных человековедческих науках - в философии, психологии, физиологии и возрастной физиологии, в сексологии, биологии, воспитании, он будет основываться на достижениях социологии семьи, экономики быта, демографии, этики...

Большинство этих открытий и достижений касаются любви не прямо, а косвенно, через промежуточные звенья, и выискивать их, сплавлять между собой, сопрягать с любовью приходится с трудом, на ощупь. Кроме того, у нас почти нет исследований в психологии любви, и нехватку их приходится восполнять опорой на открытия искусства, старого и нынешнего, и на личные наблюдения. Как одна из опор, сюда добавляется и «социология частного мнения» - те письма, записки, отклики, о которых тут говорилось и которые будут приведены в книге.

Рождается как бы дисциплина-оркестр, наука-оркестр - новая отрасль знаний о любви, которую я в шутку зову амурологией. Это и не наука в современном смысле, она строится не на научных методах, понятийно-логических, которые дробят свой предмет, берут из него общее и отсекают индивидуальное. Ее метод - сплав дробящего познания с целостным, гибрид понятийного познания с образным.

У Пушкина есть великолепные слова:

Чья мысль восторгом угадала,

Постигла тайну красоты?

Красоту, видимо, нельзя постичь мыслью, она может открыться только перед восторгом мысли. Наверно, так же и с любовью: если и можно постичь в ней что-то, то только озарением мысли, сплавом мысли и чувства.

В двадцатом столетии было сделано одно из величайших открытий в природе человека - была обнаружена совершенно разная роль мозговых полушарий. Левое полушарие ведает понятийным, логическим мышлением, которое отсечено от живых чувственных восприятий; правое - наглядно-образным, которое основано на чувственных восприятиях - зрительных, слуховых, двигательных...

Понятийное мышление как бы дробит свои предметы на части, берет из них только их суть и отбрасывает их живой облик, их индивидуальность. Образное мышление схватывает вещи целиком - вбирает в себя их живой облик вместе с их сутью, но суть эта не проявлена или полупроявлена. У каждого из этих видов мышления есть своя сила и своя слабость, каждое может то, чего не может другое, и самой природой человека они предназначены для работы вместе.

Когда-то человеческая духовная культура не делилась на науку и искусство, на понятийно-логическое и образное постижение мира. Еще у Платона они жили в единстве, как своего рода науко-искусство-философия, и этот сплав назвали потом словом «синкретизм» - от греческого «соединение, смесь». Образное и понятийное мышление жили тогда в естественном союзе, работали вместе.

Потом они распочковались и стали все больше отдаляться друг от друга, все меньше усиливать друг друга своими уникальными достоинствами. Наука все больше дробилась на ячейки, и чем глубже она погружалась в каждую из них, тем меньше она могла охватить мир целостным взглядом. И искусство все меньше могло - само по себе, без союза с наукой - проникать в глубинные тайны человеческой жизни, постигать ее социальные и психологические загадки.

Конечно, и наука и искусство дали людям гигантски много в своем обособленном развитии. Но сколько они недодали и что могли бы дать, если бы не ушли так далеко друг от друга?

Такое отдаление резко противоречит природе человека: чем обособленнее работают полушария, тем меньше их плоды, а чем теснее их союз, тем больше его плоды. Сейчас уже ясно, что все самые великие открытия науки и искусства сделаны именно соединенными силами образного и понятийного мышления. Их нынешнее обособление - одна из основ нашей цивилизации и один из ее самых вопиющих разладов с природой человека.

Возможно, сейчас наука и искусство подходят к последним пределам в своем отдалении, и вот-вот начнет рождаться новый синкретизм, новый сплав двух этих великих видов человеческого мышления. Здесь, наверно, проляжет одно из главных русел научно-психологической революции. Если это случится, наступит, видимо, коренной переворот во всем строении нашей духовной жизни, во всех основах наук, искусств, культуры.

Это будет переход от науки, которая видит мир узко понятийно, и от искусства, которое видит мир узко образно, - к их гибриду, слиянию - науко-искусству, к цельному постижению мира, понятийному и образному вместе. И, может быть, постижение любви - амурология - станет одним из ускорителей этого перехода, одной из первых колыбелей, в которых будет расти новый синкретизм...

«В страсти мир сфокусирован и кажется меньше…».

«Со мной часто спорит брат, слесарь контрольно-измерительных приборов. Он мог бы писать умные фантпроизведения, одно время даже хотел поступить на философский факультет. На что уж он сильный человек в критике людских мнений, но и он согласился со мной (правда, не сразу), что страсть приносит человеку один вред.

Я, когда чувствовал эту страсть, был словно больной, у меня было разбито все тело и тянуло лежать.

Но переключился на любовь и перестал чувствовать разбитость. Выходит, или страсть - род болезни, или любовь действует как лекарство?

У меня есть свои теории любви и страсти.

Настоящая любовь, любовь-дружба, основывается на сходстве складов мышления. При этом черты лица супругов мало похожи.

Чистая страсть основывается именно на внешнем сходстве, а склад мышления совершенно разный.

Страсть ускоряет движения и мысли человека, у него усиливается ассоциативная память, возникает новое чувство - наслаждение аналогиями, похожими чертами и ракурсами.

Зато любовь-дружба переносит основную нагрузку на подсознание. Человек может задать себе правило «будь хладнокровен», и оно будет долго поддерживаться само. С любовью настоящий человек берет преграды более правильно, поэтому он гораздо быстрее становится сильным.

Лучше не любить женщину, чем любить страстно. Страсть обостряет чувства, и человеку легче вроде бы иметь характер, но у него чувство опережает мысль и волю, и это мешает характеру. При страсти усиливается влияние других людей, эмоциональное и нервное, действует закон отражения чувств, что-то вроде телепатии. Поэтому (сужу по собственному опыту) если страсть приходит до затвердения характера, в юности, человек может подавляться чужой волей и жить, подчиняясь чужим мнениям.

Страсть усиливает чувства человека, а любовь - сосредоточенность его мыслей. Любовь-дружба действует и на наши внешние чувства. Она усиливает вкусовые ощущения, обостряет слух, делает взгляд человека более параллельным, и от этого мир кажется больше. А в страсти мир сфокусирован и кажется меньше, так как видно все, но в уменьшенном размере.

Страсть - только для очень сильных, они могут с ней совладать, но и им она мешает. Одни от страсти делаются слишком злые, другие - слишком слабые, беззащитные.

Кроме любви и страсти, есть еще любовь с примесью страсти - любовь-страсть. В ней перемешано хорошее от любви и плохое от страсти, и лучше всего - любовь-дружба без примеси страсти». (Андрей К-в, Свердловск, сентябрь, 1982.)

Письмо это писал чуткий и думающий человек, который умеет всматриваться в сложные тайны человеческих чувств. Интересно, что он говорит языком Андрея Платонова - в его внешне корявой, словесно неуклюжей манере, но зато наполненной мыслями, как невод рыбой.

Перед нами - один из коренных вопросов: какие есть виды любви, что они дают и что отнимают? И верно ли, что страсть только плоха, а любовь только светла?

Древние греки различали четыре вида любви: эрос, филиа, агапэ, сторгэ. (К рассказу о них я буду добавлять и свои мысли, пояснения, сегодняшние повороты.)

Эрос - это восторженная влюбленность, телесная и духовная страсть, бурная тяга к обладанию любимым человеком. Это страсть больше для себя, чем для другого, в ней много я-центризма. Если учитывать наши сегодняшние знания, это как бы страсть по мужскому типу, страсть в ключе пылкого юноши или молодого мужчины; она бывает и у женщин, но гораздо реже. Пожалуй, ярче всего она запечатлелась в любовной лирике Катулла.

Филиа - любовь-дружба, более духовное и более спокойное чувство. По своему психологическому облику она стоит ближе всего к любви молодой девушки. У греков филиа соединяла не только возлюбленных, но и друзей, и именно она была возведена на высшую ступень в учении о любви Платона.

Агапэ - альтруистическая, духовная любовь. Она полна жертвенности и самоотречения, построена на снисхождении и прощении. Это любовь не ради себя, как эрос, а ради другого. По своему облику она похожа на материнскую любовь, полную великодушия и самоотверженности.

У греков, особенно во времена эллинизма, агапэ была не только любовным чувством, но и идеалом гуманной любви к ближнему, предвосхищением альтруистической христианской любви. (Апостол Павел, который в знаменитом послании к коринфянам восхвалял человеческую любовь, использовал именно греческое слово «агапэ». И другие мировые религии тоже называли альтруистическую любовь высшим из земных чувств человека.)

Сторгэ - любовь-нежность, семейная любовь, полная мягкого внимания к любимому. Она росла из естественной привязанности к родным, напоминала родственные тяготения мягких юношей и девушек.

«А почему у древних греков четыре вида любви? Нет ли в этом переклички с их четырьмя темпераментами, и не относится ли каждый вид любви к своему темпераменту?» (Ленинграду «Знание», август, 1980.)

Греки не выводили свои виды любви из темпераментов и не связывали их между собой. Можно, пожалуй, предположить, что к любви-эросу больше тяготеет пылкий сангвиник или холерик, к филиа - спокойный флегматик, к сторгэ или к агапэ - нежный и чувствительный меланхолик. Но ведь мы согласились, что старое деление на темпераменты неточно, и лучше, наверно, искать связи любви и темперамента, пользуясь сегодняшним подходом.

Странно, но со времен античности никто не пытался по-настоящему понять, какие же есть разновидности любви. Интересно сказал кое о каких из них Стендаль в своем очерке «О любви», Прудон, французский социолог и философ, в книге «Порнократия, или Женщины в настоящее время»; по крупицам писали об этом другие писатели и поэты. И только в наше время психологи стали выяснять, какие есть психологические виды любовных чувствований.

Сторгэ, агапэ, эрос, маниа….

В 70-е годы канадский психолог и социолог Джон Алан Ли описал шесть главных видов любви; в их перечень вошли почти все греческие виды.

Любовь-сторгэ у него - как бы наследница греческой сторгэ и филиа; это любовь-дружба, любовь-понимание. Прудон говорил о ней, что это «любовь без лихорадки, без смятения и безрассудства, мирная и чарующая привязанность». Возникает она постепенно - не как «удар стрелы», а как медленное вызревание цветка, медленное прорастание корней в почву и уход их в глубину.

Любящие такой любовью вслушиваются друг в друга, стараются идти друг другу навстречу. У них царит тесное общение, глубокая душевная близость, они подсознательно ищут везде и во всем пути наименьшей боли.

Для них нет рутины, им нравится обычный ход домашних дел, и привычка не гасит их чувства. Они испытывают удовольствие, зная близкого, предвидя, как он отзовется на их поступки.

У такой любви особая прочность, и она может перенести даже очень долгую разлуку, как перенесла ее знаменитая любовь Пенелопы к Одиссею, древний прообраз нынешней сторгэ.

«Сторгиане» глубоко доверяют друг другу, они не боятся неверности, зная, что их внутренняя тяга друг к другу не угаснет от увлечения. Секс в такой любви ясен и прост, любящие считают его продолжением душевной близости, и он входит в их отношения не сразу, на поздних ступенях сближения.

Любовь-сторгэ - чувство неэгоистическое, и в нем очень сильны слои дружеских привязанностей, «сотруднической» близости. И расставаясь, сторгиане не делаются врагами, а остаются добрыми приятелями.

В этом описании любви хорошо переданы внешние проявления любви-дружбы, но не ее внутренний облик. Перед нами не любовь-чувство, а любовь-отношение, не своеобразие чувств, а своеобразие отношений любящих. И эта любовь-отношение дана в отрыве от характера человека, от его темперамента - как лучи в отрыве от звезды, которая их испускает.

Подход к любви здесь частичный, только «отношенческий», в нем нет сплава любви-чувства с любовью-поведением.

Но и такой половинный подход может приносить пользу, пока не появится более полный подход. Любовь-сторгэ испытывают однолюбы и «долголюбы», и она способна приносить долгое счастье. У двух счастливых пар из тех, о которых тут говорилось, любовь во многом похожа на сторгэ, хотя кое в чем и отличается. Возможно, что чистые виды любви встречаются нечасто, и чаще любовь бывает смешанной: к основе от одного вида любви могут добавляться черточки от других видов.

Второй вид любви - любовь-агапэ. Как и у греков, она сосредоточена на «ты», полна альтруизма и обожания любимого. Любящий такой любовью готов простить все, даже измену, готов отказаться от себя, если это даст счастье другому.

Такая любовь-самоотречение сегодня редка. Из 112 канадцев и англичан, которых исследовал Д. Ли, только у 8 человек - то есть у 7 процентов - были ее признаки. Она чаще бывает женской, но она встречается и у мужчин. Такую любовь, тяжелую, трагическую, перенес Жуковский, но, пожалуй, самый яркий ее пример - любовь молодого Чернышевского, которая запечатлена в его юношеском «Дневнике моих отношений с тою, которая составляет сейчас мое счастье».

Его любовь полна самоотречения - избыточного, чрезмерного, он готов пожертвовать ради нее своим чувством, не требуя никакой ответной жертвы. «Помните, - говорит он ей, - что вас я люблю так много, что ваше счастье предпочитаю даже своей любви». Эта великолепная формула схватывает саму суть любви-агапэ, но она передает и ее двойственность, неравновесие.

Любовь-агапэ многим похожа на сторгэ: в ней громко звучат душевные и духовные созвучия, она полна выносливого терпения, негаснущей привязанности. Но ее чувства более горячи, чем сторгэ, они могут достигать почти религиозного пыла, и телесный огонь у агапэ может быть сильнее, чем у сторгэ. Душевностью своих чувств агапэ напоминает сторгэ, а силой, накалом больше похожа на эрос.

Любовь-эрос - это пылкое чувство, которое долго и бурно горит в человеке. Люди, которые испытывают его, не очень влюбчивы и могут долго жить без любви; но, когда они влюбляются, любовь захватывает всю их душу и все тело.

В любви-эросе очень сильна тяга к телесной красоте, и телесные тяготения стоят в ней на первом плане, особенно в ее начале. Но они глубоко пропитаны эстетическими красками - влечением к красоте формы, изяществу линии, к мужественной силе тела или его женственной округлости. Любовь-эрос - как бы дочь эллинской любви, в которой влечение к телу было до краев переполнено эстетической духовностью.

Замечено, что у тяготеющих к любви-эросу часто бывало счастливое детство, или же они были детьми счастливых родителей. Может быть, оттого, что в детстве они купались в счастье, они и тянутся к нему каждым фибром своей души, каждой клеточкой тела. Любовь для них - культ, они чувствуют себя в ней на 10–15 лет моложе, и она действует на них целительно - не только омолаживает, но и оздоровляет, избавляет от половых сбоев.

У любви-эроса пылкая двойная оптика, сильное магнитное притяжение. Эросиане ярко помнят день первой встречи, мгновение первого поцелуя, ощущение первой близости; любовь для них - праздник, потому и каждый ее миг полон радужной праздничности.

Любовь-эрос чаще всего «моногамна», питающие ее не склонны или мало склонны к боковым влюбленностям; но она может повторяться у человека несколько раз, она бывает обычно не у однолюбов, а у «долголюбов».

В такой любви очень обострена душевная зависимость от близкого человека. Любящий делает все для любимого - и от любви к нему и от боязни потерять его, особенно когда тот любит его другой любовью, не эросом. Он все время ищет, чем усладить близкого, дарит ему подарки, отыскивает новые блюда, придумывает новые развлечения…

Он хочет все знать о любимом, хочет и ему раскрыть все о себе. Ему важны все мелочи быта, все подробности того, что с ней и с ним было - сегодня, вчера, давно. Ведь каждый миг их жизни - это миг культа, каждый вздох любимого - вздох мировой величины, и он бессознательно полон для них огромного смысла.

Ими правит тяга к полному слиянию душ, к максимальному - до тождества - сплаву двух существований. Поэтому они хотят как можно больше походить друг на друга - вплоть до стиля и цвета одежды, до малейших привычек, интересов, занятий.

Главная радость жизни для них - в любимом, поэтому они разлучаются редко, ненадолго. При разрыве они испытывают тяжелую, почти смертельную боль, и трагедия разрыва для них может быть страшнее смерти. Впрочем, люди, питающие эту любовь, обычно глубинные жизнелюбы, в их любви нет одержимости, и их жизнелюбие помогает им заживлять раны.

По своему облику любовь-эрос - это как бы пылкая юношеская любовь. Она, видимо, чаще бывает у юных, чем у зрелых, а среди зрелых - чаще у людей горячих и долгих чувствований, с сильной душевностью, пылкой эмоциональностью.

В одной из счастливых пар - в самой младшей - жена питает к мужу сплав эроса и сторгэ, а он к ней - сплавсторгэ и эроса, с перевесом сторгэ. Возможно, сначала онилюбили друг друга совсем по-разному, она - эросом, он - сторгэ, а потом каждый заразился чувством другого, перенял от него частицу его любви. Так часто бывает, когда любовь живет на прочной почве хороших отношений: к чистому виду любви как бы прививаются веточки от других чувств, и любовь делается смешанной.

Следующий вид любви - маниа, любовь-одержимость (от греческого «мания» - болезненная страсть). Древние греки знали об этом чувстве, хотя оно и не входило в их классификацию. «Тейа маниа» - безумие от богов - так звали они эту любовь. Сафо и Платон увековечили ее симптомы - смятение и боль души, сердечный жар, потерю сна и аппетита. Но любовь-манию открыли человечеству арабы с их горячими чувствами и фанатическим сгущением всех сил души в узкий пучок. «Я из племени Бен Азра, полюбив, мы умираем» - так отпечаталась в поэзии эта фанатическая любовь. Испытав ее, любящий становился меджнуном - безумцем, и почти буквально - а то и буквально - терял рассудок.

Тысячу лет назад, в конце первой эры, эта любовь вспыхнула как эпидемия, захлестнула всю арабскую поэзию, проникла в искусство Персии, Средней Азии, Грузии, трубадуров. Такую любовь питал позднее и гётевский Вертер, и купринский Желтков, и многие герои мрачной романтической поэзии.

И в жизни такая любовь берет человека в плен, подчиняет его себе. Это очень неровное чувство, оно все время мечется между вспышками возбуждения и подавленности. Любящие таким чувством часто ревнивы и поэтому не выносят разлуки; при раздорах они могут сгоряча предложить близкому человеку расстаться, но тут же до дрожи пугаются этого.

У таких людей обычно сниженная, в чем-то болезненная самооценка, ими часто правит ощущение неполноценности, скрытое или осознанное. Они повышенно тревожны, ранимы, и от этого у них бывают психологические срывы и сексуальные трудности. Их неуверенное в себе чувство может быть и воинственным, собственническим, им может править болезненный я-центризм. Неврастеничность иногда рождает в них изломанную любовь-ненависть, болезненное тяготение-отталкивание - лихорадку несовместимых чувств.

Такое чувство, видимо, чаще встречается у неуравновешенных интровертов-дистонов, людей нервического или холерического темперамента, которые обращены в себя и полны внутреннего разлада. Оно часто бывает у юных с их избыточной неуверенностью в себе. Наверно, сейчас, когда люди становятся более нервными, такое нервное чувство чаще вкрапливается в их личные отношения.

Маниа редко бывает счастливой; это пессимистическая, саморасшатывающая любовь, ее питают люди, у которых пригашена энергия светлых чувств. В выборке Дж. Ли почти все они, в отличие от эросиан, были недовольны жизнью, обделены жизнелюбием.

Но темные слои мании можно ослабить, привив к ней веточки светлых чувств. Для этого надо ослабить одну из ее главных основ - болезненное чувство неполноценности. Надо поднять, усилить подспудное самоуважение человека, уверить ранимые слои его подсознания, что его любят по-настоящему. И, если удастся создать в его душе чувство защищенности, уверенного спокойствия, он ответит на это самой горячей, самой преданной любовью - любовью спасенного от беды.

И еще один вид любви назван греческим словом - прагма (дело, практика). Это спокойное, благоразумное чувство. Если в любви-мании самодержавно царят чувства, которые подчиняют себе разум, то в прагме царит разум, а чувства покорны ему.

Настоящий прагмик не может любить того, кто недостоин любви. Он до мелочей видит всю ценность или неценность человека. Любовь для него - столько же дело головы, сколько сердца, и он сознательно руководит своим чувством.

Он хорошо относится к близкому: помогает ему раскрыть себя, делает добро, облегчает жизнь, остается преданным ему в испытаниях.

Для прагмиков очень важен разумный расчет, причем не эгоистический, а трезво житейский. Они стараются все планировать и могут, скажем, отложить развод до того, как перейдут на другую работу, кончат учебу, вырастят ребенка…

С тех же позиций пользы они мирятся и с половыми сложностями своей жизни. Скажем, если муж хороший добытчик, но плохой любовник, жена может решить, что главное он делает хорошо, а остальное не так уж и важно. А если жена прохладнее мужа относится к телесным радостям, он тоже мирится с этим, потому что она хорошая мать.

Мне кажется, это не любовь, а более тихое чувство - привязанность, симпатия. Его испытывают или очень спокойные, или очень рационализованные люди, или те, у кого умеренная нервная энергия, небольшая пылкость чувств. У них сильное самоуправление чувствами как раз потому, что эти чувства ослаблены.

Но прагма - совсем не низшее, а нормальное, естественное для человека чувство. Это как бы флегматизированная любовь, и она может быть очень прочным и долгим чувством. Прагмики могут жить в добрых отношениях, быть внимательными спутниками, хотя не яркими, как бы без душевной молодости, без юности чувств. Они любят зрелым устоявшимся чувством, они как бы начинают с последних возрастных ступеней любви, но зато могут стоять на них до конца жизни. Это чувство может быть и блеклым, и по-настоящему добрым, надежным - этим оно похоже на сторгэ.

У привязанности-прагмы есть еще одно преимущество перед другими любовными чувствами: те со временем остывают, слабнут, а прагма, наоборот, может делаться теплее, душевнее - ею чаще правит закон реки, чем реки наоборот.

Такое чувство встречается часто - и в старости, когда энергия чувств снижена, и в зрелые годы - в тех семьях, которые строятся на житейски-хозяйственных отношениях; и вообще у людей с рационализованной душой, а их сейчас становится все больше.

В прошлом прагма была, пожалуй, самым частым супружеским чувством, и под ее знаком брак стоял десятки веков, особенно в патриархальной крестьянской семье, которой правили добрые нравы. Нынешняя прагма растет из главной психологической тяги современных людей - тяги к глубокой душевной совместимости, к похожим интересам, взглядам, обычаям. Девиз прагмы - как можно более полная совместимость, и на нем стоит вся теперешняя служба знакомств и брака.

Следующий вид любви - лудус: Овидий в «Искусстве любить» называл его amor ludens (амор люденс) - любовь-игра. Человек здесь как бы играет в любовь, и его цель - выиграть, причем выиграть как можно больше, потратив как можно меньше сил.

Лудиане хотят радужных и беззаботных отношений, легких как полет бабочки. Они влекутся к одним только радостным ощущениям, и их отпугивают более серьезные чувства. Крайние из них стремятся завести двух, а то и трех возлюбленных сразу.

«Любовь к нескольким», книга-наставление XVII века, говорила об этом, что два возлюбленных лучше, чем один, а три надежнее, чем два. Они дают двойную гарантию успеха: во-первых, при любой осечке с одним его заменит другой, во-вторых, деля между ними симпатию, можно не бояться глубокого увлечения, излишней привязанности.

Лудианин - человек кратких ощущений, он живет мгновением, редко заглядывают в будущее и почти никогда не вводит возлюбленного в свои далекие планы.

У него нет ревности, нет владельческого отношения к возлюбленному; он не распахивает перед ним душу и не ждет от него такого распахивания. Часто он нетребователен или не очень требователен, а то и неразборчив. Внешность партнера ему важна меньше, чем собственная независимость.

У него особенное отношение к телесным радостям. Они для него не высшая цель и не часть эмоциональных отношений. Это часть его игры, одно из ее русел, и он не вкладывает в них душу, легко относится к ним. Ему дороже удовольствие от самой игры, чем от промежуточных выигрышей, его больше влечет легкость игры, чем ее результаты.

Поэтому он неярок и однообразен сексуально, редко старается углубить свое любовное искусство. И если партнер не испытывает с ним радости, он не стремится дать ему эту радость, а делает то, что легче ему самому - ищет себе другого.

У него самодовольно высокая самооценка, он никогда не испытывает чувства неполноценности, даже когда явно неполноценен. Наоборот, такие люди часто полны чувства сверхполноценности. Те из них, которые встретились Дж. Ли, были самоуверенны и никогда не жалели о своем пути. По их словам, у них было среднее детство, ни счастливое, ни несчастное, а своей нынешней жизнью они довольны, потому что, кроме случайных срывов, в ней все хорошо…

Конечно же, лудус - не любовь, а просто любовное поведение. Лудиане не могутлюбить, в их душах нет струн, на которых разыгрывается это чувство. В них царят струны простейших наслажденческих чувств, и они занимают там и свое законное место, и место более глубоких, более сложных чувств.

Эти чувства я-центричны, они не дают душе углубить себя главными человеческими переживаниями, которые построены на сопереживании - радостью от чужой радости, печалью от чужой печали.

Нынешние лудиане-игроки - это упрощенный сколок с аристократической французской любви XVIII века. Это была утонченная любовь-игра, полная хитроумия и риска, стремящаяся к изысканным наслаждениям души и тела. У нее были витиеватые каноны и правила, и они делали из нее изощренное искусство общения, превращали в состязание соперников, которые идут к одной цели, но хотят невозможного - и выиграть вместе, и обыграть друг друга.

Такая любовь-игра ярко запечатлелась в мемуарах и в беллетристике XVIII века и, пожалуй, ярче всего в «Опасных связях» Шодерло де Лакло и в «Парижских картинах» Ретифа де ля Бретона. Типичным лудианином был и известный итальянец Казанова, человек-игрок, записками которого зачитывалась в XVIII–XIX веках образованная Европа. Теперешние игроки - это чаще всего бытовые донжуаны, которые, в духе нынешней массовой культуры, тяготеют к неизобретательной игре, построенной на лобовых ходах.

Что с чем уживается?

«Работа о видах любви вызвала у меня вопрос, связанный с вашей старой статьей «Только ли любовь?». Вы тогда писали, что, по данным социолога Файнбурга, у тех, кто женился по любви и влечению, на 10 удачных браков приходится 10–11 неудачных, а у тех, кто женился по расчету, лишь 7 неудачных.

Но те, кто женится по расчету, это единомышленники, которые питают друг к другу одинаковое чувство - прагму. А те, кто женится по любви, могут и не быть такими единомышленниками. По-моему, если встретятся между собой единомышленники по виду любви, то счастливых браков у них будет не меньше, чем у прагмиков». (Виктор О., новосибирский академгородок, август, 1980.)

Классификация Джона Ли, очень полезная для нас, в общем, недалеко ушла от греческой: кроме трех старых видов любви (сторгэ, агапэ, эрос), в ней появилась еще любовь-маниа и два вида любовного отношения - привязанность-прагма и игра-лудус (хотя прагма - это как бы полулюбовь, любовь без пылкости).

Как сочетаются между собой эти чувства? И что лучше: когда сходятся одинаковые или разные чувства?

Человеческое подсознание настроено на закон зеркала, и ему чаще всего хочется, чтобы близкий человек любил нас точно так же, как мы любим его. Тяга к подобному правит нашей психологией, мы ждем от близкого таких же проявлений любви, как от себя, а если их нет, думаем, что нас не любят. Мы не понимаем, что не такая любовь - это тоже любовь, а не отсутствие любви, и ждать копию чувства так же наивно, как ждать южного ветра с запада.

Наверно, среди любовных чувств есть совместимые, полусовместимые, несовместимые.

Агапэ - самая уживчивая любовь, она, видимо, совмещается со всеми чувствами, так как она отказывается от себя и принимает чужие правила. Это любовь-отклик, любовь-эхо, и как раз ее и питала чеховская душечка.

Лудус, игра, наоборот, самая неуживчивая связь; она не совмещается ни с чем, кроме другого лудуса, но и с ним лишь на время, пока игроки получают друг от друга больше, чем отнимают.

Прагма, польза, пожалуй, лучше всего уживается с другой прагмой. Она несовместима со взбалмошной манией, враждебна разгульному лудусу. И пылкий эрос не очень близок ее расчисленной сдержанности. Она более или менее легко уживается с агапэ, может мирно сосуществовать со сторгэ, но лучше всего ей с себе подобными.

Маниа лучше всего сочетается с агапэ; поведение агапэ успокаивает манию, она может даже перестать быть манией, но тогда ей грозит опасность стать чувством-тираном, чувством-деспотом. Маниа может совмещаться и со сторгэ, и с эросом, но им, особенно эросу, будет трудно с ней - их соединяет нестойкая почва полусовместимости.

Сторгэ лучше всего сочетается со сторгэ, эрос - с эросом, но им может быть хорошо и друг с другом.

Для наших чувств проще, когда встречаются одинаковые виды любви. Чувству всегда, видимо, легче с себе подобным: оно ощущает его как себя самого - и это дает людям добавочную силу интуиции, усиливает подсознательное понимание близкого человека, углубляет сопереживание с ним - эгоальтруистические слои чувств…

Впрочем, если у такого союза разрастаются одинаковые минусы, они умножают друг друга и убивают чувство. Особенно часто это бывает, когда сталкиваются две мании или два лудуса - чувства, в которых шипов больше, чем лепестков. А кроме того, в жизни, видимо, чаще соединяются люди с разной манерой любви.

Если у них хорошие отношения и гибкие, переимчивые характеры, то они как бы заражают друг друга своей манерой любви, обмениваются частичками этой манеры. В их любви-отношении появляются перекидные мостики, вкрапления одинаковой манеры любви, и это помогает их чувствам.

Но если отношения у них не очень теплые или характеры не переимчивые, тогда общая манера любви не вырастает. Чувствам людей начинает грозить непонимание, отчуждение, разлад, и, если в них не появится хотя бы какой-то общий слой, они начнут ущербляться, гаснуть, истаивать…

Судьба такого союза разных чувств во многом зависит от их активности или неактивности. По силе своей активности шесть наших чувств как бы разбиваются на три пары: активные чувства - эрос и лудус, полуактивные-полупассивные - маниа и прагма, малоактивные, пассивные - сторгэ и агапэ.

Когда сходятся разные виды любви, то ходом их отношений чаще всего правит более активное чувство. Эрос и лудус более инициативны в отношениях, чем прагма и маниа, а прагма и маниа - чем агапэ и сторгэ.

Если соединяются два одинаково активных чувства, то мелодию их отношений больше, видимо, ведет чувство более неблагополучное, более противоречивое. Союз эроса и лудуса больше зависит от лудуса, союз прагмы и мании - больше от мании, союз агапэ и сторгэ - больше от агапэ, так как в нем меньше внутреннего равновесия.

Если более светлое и более цельное чувство (эрос, агапэ, сторгэ) вступает в союз с чувством более противоречивым (маниа, прагма) или более темным (лудус), то линия их судьбы больше зависит от более противоречивого и более темного чувства. Лудус здесь более «судьбоносен», чем маниа и прагма, а маниа и прагма - чем сторгэ, агапэ, эрос.

Среди пружин, которые правят сочетаниями наших чувств, много невыгодных, опасных для чувств, а чем они сильнее, тем труднее им противостоять. Но ослаблять их можно, усиливая «противоположные достоинства», и чем опаснее пружины-враги чувств, тем решительнее надо помогать пружинам-друзьям - самым внимательным к близкому стрункам твоих чувств. Другого пути продлить чувства нет, и, если мы не сумеем сделать пружины-друзья более сильными, чем пружины-враги, любовь умрет обязательно и неизбежно.

Ключ к видам любви.

К сожалению, все реестры любовных чувств - и древние, и новые - приблизительны, неполны. Видов любовного чувства, наверно, не четыре, не шесть, а больше; возможно, положение тут такое же, как и с темпераментами - тысячи лет думали, что их четыре, а потом поняли, что их много…

Реестры любовных чувств составлялись в отрыве от реестра человеческих типов, и это, наверно, главная причина их неполноты и приблизительности.

У классификаций любви нет психологической (то есть теоретической) базы; все они улавливают внешние проявления любви и не видят их внутренних корней, не пытаются узнать, от чего именно зависит тот или иной облик любовного чувства.

Вспомним: любовь - внутренняя тень человека, эхо его темперамента и характера, зеркало его биологического, психологического и нравственного склада.

Темперамент, характер, нравственность - все они создают ткань любовного чувства, его своеобразие. У флегматика не бывает романтического полыхания страсти, такого, как у пылкого или у холерика; но зато его любовь длительнее и надежнее. В любви сангвиника нет тонкости полутонов, как у меланхолика или чувствительного, но зато она жизнерадостнее, ярче…

Есть люди, чувства которых быстро загораются и быстро гаснут; это те из холериков и нервических, которые не умеют углублять себя, идут на поводу у своих самых нестойких струн.

Есть люди решительно зажигающиеся, сильно горящие и долго не гаснущие: это пылкие, иногда сангвиники; есть медленно загорающиеся, ровно и долго горящие - флегматики, чувствительные; есть зажигающиеся медленно, горящие пригашенно, но с повышенной чувствительностью, с переливами полутонов - это меланхолики.

Есть люди, у которых сильнее звучат физические струны влечений и слабее - психологические. Их, очевидно, больше среди мужчин и женщин сильного полового темперамента (таких примерно 12–15 процентов всех людей), а также среди молодых мужчин и людей, не очень развитых душевно.

Есть люди, у которых громче звучат психологические струны влечений и тише физические. Таких больше среди мужчин и женщин слабого или умеренного темперамента, которые глубоки душевно, да и вообще среди женщин.

А как зависят любовные чувства от своеобразия человеческих ощущений, нервных реакций? Возможно, у «долгочувствов» (пылких, чувствительных, меланхоликов, флегматиков) любовь больше тяготеет к длительности, а у «краткочувствов» (холериков, сангвиников, нервических, беспечных) гаснет быстрее…

Узкое поле ощущений, видимо, помогает любви быть более стойкой, а широкое уменьшает ее стойкость, но зато усиливает ее праздничность, радужную яркость…

Ненасытность ощущений порождает пылкую, но неровную любовь, любовь-страсть; насытимость не дает чувству такого накала, но зато она делает любовь более ровной и спокойной…

У интровертов, направленных в себя, и у бивертов, двуцентристов, чувству легче быть долгим, чем у экстравертов, внецентристов; зато у экстравертов чувство искрометнее и жизнелюбивее…

У интровертов сильнее психологические слои любви, у экстравертов - физические, а у бивертов они уравновешены. Хотя, конечно, именно здесь очень многое зависит от духовного уровня, и у духовно развитого экстраверта психологические слои чувства могут быть сильнее, чем у тусклого интроверта.

От того, какой у человека темперамент, зависит его предрасположенность к каким-то, хотя и разным, видам любви. Так, пылкий и чувствительный больше тяготеют к эросу и сторгэ, а если они интроверты, то и к мании. Флегматик и меланхолик влекутся к сторгэ и агапэ, нервический и холерик - к мании, иногда к эросу, лудусу…

Крупную роль играет здесь половой темперамент: чем он сильнее, тем больше человек переживает я-центрические, наслажденческие влечения, чем слабее - тем больше он тянется к ощущениям равновесным, неэгоистическим.

И конечно, склад любовных чувств прямо зависит от склада человеческой нравственности, от нашего я-центризма, альтруизма или эгоальтруизма. Одни люди больше влекутся к я-центрическим чувствам - лудусу, мании, другие к альтруистическим - агапэ, третьи к уравновешенным - сторгэ, эросу, прагме…

Своеобразную музыку любовного чувства (именно чувства), его особый облик создает, видимо, квартет своеобразий: своеобразие наших темпераментов - психологического и полового, своеобразие характера, своеобразие нравственного склада. Вид любви, к которому влечется человек, возникает на их стыке, порождается их сплавом, равнодействием. Как именно это происходит, сколько есть видов любви - здесь лежит огромное поле работы для будущей психологии чувств.

А по каким признакам можно различать виды любви? У любви, очевидно, есть какие-то главные опорные свойства, и вид любви зависит от того, какие они и как сочетаются в человеке. Таких опор, видимо, четыре, и классификацию любви стоило бы строить, основывая ее на эти опоры.

Во-первых, это длительность любви, ее долгота или краткость, скорость ее загорания и затухания.

Во-вторых, это сила, накал чувствований.

В-третьих, это духовные и физические потоки чувства, их сравнительная сила и пропорция.

В-четвертых, это внутренняя направленность чувства - его я-центризм, альтруизм или эгоальтруизм.

Просвечивая любовь сквозь эти четыре призмы, и можно, видимо, уловить все ее виды, понять, какие они и чем отличаются друг от друга. Возможно, впрочем, что существуют и другие опорные свойства любви, - это выяснится, когда нынешние зародыши психологии любви выйдут из куколки.

Это сложная и долгая работа, для нее будут нужны кропотливые исследования, а пока, наверно, придется использовать нынешнюю классификацию, но помня при этом, что она приблизительна и неточна.

Романтическая любовь.

Почему мы так плохо знаем, что есть разные виды любви? Не потому ли, что европейское искусство, наш главный учитель любви, почти все свое внимание отдавало любви-эросу и любви-мании и почти не замечало других видов любви?

Эрос и маниа - чувства-страсти, и их воспевала вся европейская лирика - от Архилоха, Сафо и Катулла до трубадуров, Данте и Петрарки, от Байрона и Пушкина до Маяковского и современных поэтов… И европейская трагедия ужасала людей страстью - от Софокла и Еврипида до классицистов и Ибсена. И проза больше всего писала о чувствах-страстях - от «Дафниса и Хлои» Лонга и «Эфиопики» Гелиодора до рыцарских романов, от «Новой Элоизы» и «Исповеди» Руссо до «Вертера» Гёте, «Анны Карениной» Толстого, «Гранатового браслета» Куприна, «Митиной любви» Бунина, «Жана Кристофа» Роллана и многих современных писателей…

Особую роль здесь сыграли романтики XVIII–XIX веков - немецкие, английские, французские. Они ввели в европейскую культуру любовь-экстаз, молитвенное и всесжигающее чувство, которое ввергает человека в пучины блаженства и топи отчаяния.

Они возвели любовь в сан религиозного слияния двух людей, в таинство мистического откровения. Как писал об их понимании любви известный исследователь романтизма академик Жирмунский, «любовь открывает любящему бесконечную душу любимого. В любви сливается земное и небесное, чувственное одухотворено, духовное находит воплощение; любовь есть самая сладкая земная радость, она же - молитва и небесное поклонение».

Романтики шли здесь за Платоном, за его идеей любви как мировой силы, целительницы человеческой природы, и в этом было их величие. Но они хотели абсолютной любви, полнейшего слияния двух душ, их растворения друг в друге. Они хотели, чтобы предельная любовь одного человека встречала в ответ такую же любовь - такую же до мелочей, до близнецовой одинаковости. И от невозможности такой любви их чувство было гибельным, трагическим.

Романтическая любовь-страсть вбирала в себя всего человека, захватывала в плен все его существо и направляла на любимого человека все силы его души без изъятия. Как будто все, что есть в человеке - все его ощущения и чувства, все мечты и мысли, все его потаенные глубины - все это переплавлялось в божественную материю любви и изливалось светоносным потоком на любимое существо.

Но, отдавая себя до дна, без остатка, это чувство требовало полнейшей ответной самоотдачи - жертвенной и абсолютной. Оно требовало от любимого полного замыкания на себе, оно деспотически ревновало его к любому интересу вне себя, к малейшему снижению пылкости. Накал этого чувства был предельно взвинчен, и оно испепеляло людей, надрывало их души.

У такого отношения к любви были и предшественники в человеческой истории. Рыцарская любовь средневековья, как мы знаем, обоготворяла женщину, впрочем, не всякую, а ту, которую «обоготворял» - поднимал до себя - божественный луч любви. Возлюбленная была мировой величиной для чувств любящего, и рыцарская любовь возводила в событие малейший перелив ее взгляда, мельчайший трепет настроения. Все они были просвечены божественным лучом и все были наполнены от этого высшим - божественным - смыслом…

Два психологических источника питали такое ощущение любви: религиозный экстаз и пылкий темперамент. Рыцарская любовь была романтическим чувством, и ее идеалы стали одним из главных фундаментов европейской любовной культуры.

С самого начала европейское понимание любви тяготело к романтической односторонности, с самого начала оно было порождением лишь одного психологического темперамента или одной группы темпераментов - восторженных. И постепенно один из психологических видов любви - любовь-страсть - стал считаться любовью вообще, истинной, настоящей любовью.

Мерилом любви, ее пробным камнем стал накал чувства, его «количество», а не «качество». Чувства, в которых было меньше полыхания, подсознательно ощущались как бедные родственники любви, подступы к ее вершинам. И пусть даже они были пропитаны эгоальтруизмом, но, если в них не хватало страстности, они были недостойны называться любовью. Такое суженное понимание любви главенствует до наших дней и в европейской культуре, и тем более в обиходе…

Кому доступна любовь-страсть?

Многие, наверно, понимают, что любовь-страсть доступна далеко не всем. Французские психологи думают, что к ней неспособны те, кто слабо возбудим и кто может держать в руках свои эмоции. Их чувства не дают им такого толчка, с которого началась бы бурная кристаллизация - та кристаллизация, которая меняет все мироощущение человека, всю его психологическую оптику.

Для любви-страсти, считают Андре ле Галл и Сюзанна Симон, нужен темперамент, который держится на трех китах: сильной возбудимости, глубоком долгочувствии и узком поле ощущений - «телескопе сознания». По-моему, им помогают (может быть, на вторых ролях) активность эмоций и их ненасытность. На этих опорах (или на большинстве из них) и стоит, видимо, любовь-страсть - чувство-деспот, которое порабощает душу.

Страсть всегда действует на человека двояко: она резко повышает его интерес к любимому и так же резко снижает все другие интересы. Разражается коренной переворот во всех ценностях человека, во всех его тяготениях и пристрастиях. Все их заглушает одно могучее чувство, все они бледнеют и стушевываются перед ним.

Чем больше сил души берет себе страсть, тем меньше их остается на все остальное; чем больше нервно-эмоциональной энергии вливается в тягу к одному человеку, тем меньше ее выпадает всему остальному миру. Страсть - это чувство-абсолют, которое стремится заполонить человека абсолютно - до последних пределов.

И раз так, то страсть, видимо, может быть только у пылких (В - А-Д) и чувствительных (В - нА - Д), и то, наверно, не у всех, а у тех, у кого узкое поле восприятий и ненасытные ощущения. Возможно, впрочем, что на страсть, но более короткую, способны и холерики (В - А-К), но, видимо, не все, а интроверты с узким нолем и ненасытностью ощущений.

Краткочувствие, конечно, мешает им: чтобы образ любимого смог до дна заполонить психику, нужна биологическая способность нервов долго испытывать каждое ощущение любви, чувствовать его по инерции, переживать его эхо, отблески. Именно такое долгоиграние эмоций и углубляет, драматизирует чувство, придает ему накал страсти.

Но возможно, что роль удлинителя ощущений, их продлителя могут брать на себя узкое поле и ненасытность ощущений. Если холерик обращен в себя, интровертен, если его ощущения трудно насытимы и у них узкое поле (и если ему при этом приходится долго завоевывать свою любовь), тогда его влечения бьются в тесном русле, усиливают друг друга и могут раскалить любовь до страсти.

Итак, пылкий, чувствительный, холерик - вот три человеческих темперамента, у которых само нервное строение благоприятно страсти, помогает испытывать ее. В очень редких, пожалуй, в исключительных случаях страсть может вспыхивать у нервического (В - нА - К), у флегматика (нВ - А-Д). Их нервное строение не способствует страсти, как и нервное строение сангвиника (нВ - А-К), меланхолика (нВ - нА - Д), беспечного (нВ - нА - К).

Утопическое чувство.

Французские психологи считают страсть враждебным для человека чувством. Любовь-страсть, говорят А. Ле Галл и С. Симон, - это полный разрыв с реальностью, она устремлена к несчастью и смерти - «она сжигает за собой мосты к жизни, делает жизнь отныне бесполезной». «Из-за страсти, - пишет Ф. Алкье, - мы отказываемся понять, каким будет наше будущее, следствие наших поступков… Из-за страсти мы отказываемся понять облик настоящего… Наконец, из-за страсти мы отказываемся думать о прошлом как о том, что прошло, чего больше нет. Мы утверждаем, что оно не мертво… Всем этим страсть есть безумие».

Что ж, во многом эти слова верны; страсть - чувство-утопия, в ней немало самообмана, иллюзий, и она вселяет в человека воспаленное отношение к жизни. Но это лишь часть страсти, лишь одна ее сторона.

По-моему, любовь-страсть - не только безумие, и в ней есть не только отлет от реальности. В ней есть и сверхразумие, есть «утопический реализм» - бросок к сути жизни, тяга к идеальному устройству человеческих отношений.

Любовь-страсть - эхо нашего подсознательного стремления видеть и настоящее, и прошлое, и будущее счастливым, до предела человечным. Это двоякое стремление: оно обманно, утопично, но оно и побуждает нас улучшать жизнь, создавать в ней островки личной утопии - островки добра, счастья, радости. А эти островки - модели того, какими должны бы быть истинные человеческие отношения; и творчеством таких островков и должна бы, наверное, быть настоящая жизнь - естественная, обычная жизнь людей-творцов.

Да, страсть безумна, она подменяет глаза человеку и вселяет в него слепоту. Но она и служит одним из главных психологических усилителей нашей тяги к человечному устройству жизни - ненормальным усилителем нормального стремления.

И отношение к прошлому как к чему-то живому - это тоже не обман и безумие. Конечно, прошлого уже нет, оно исчезло, перестало быть. Но оно и осталось внутри настоящего - как материал, из которого это настоящее состоит, как живая ткань, из которой оно соткано.

Сегодняшнее дерево - это миллиарды клеток, которые возникли вчера и позавчера. Сегодняшняя душа каждого из нас - это отпечаток миллиардов ощущений и мыслей, которые мы испытывали всю прошлую жизнь. Каждое наше дыхание, каждая мысль, каждый микропоступок - все они переплавляются в клетки нашего тела, искорки духа, строительные мозаинки личности.

Секунды прошлого прошли, но они пересоздались, воплотились и в наши души, и в живые нравы эпохи, и в живое строение общества. И сегодня - это лишь точка роста на миллиардах живых вчера, как бы верхушка бамбука, которая растет у нас на глазах. Прошлое всегда живо - и не в переносном, а в прямом смысле, - как внутренний фундамент настоящего, как основа всего его облика.

Фантазии и «эффект Эдипа».

Испуганные романтиками и обманутые рационалреалистами, мы считаем мир мечтаний и памяти чем-то нереальным и призрачным. Сладостные ныряния в глубины прошлого, сладостные взлеты в воздушные замки будущего кажутся нам чем-то наивно детским, сбивающим с толку…

Но воздушные замки - это самые прочные из земных построек, хотя и самые рассыпчатые; такое сочетание полюсов - обычный парадокс обычной жизни. Жизнь в них дает нам неиссякающие потоки радостных ощущений, положительных эмоций - и лечит этим душевные раны, оберегает здоровье психики, растит неосознанное самоуважение. А главное - она заряжает нас тягой построить на земле эти воздушные замки, возвести их своими руками.

Недоверие к фантазии, мнение, что она отвлекает от дела, возникло в русской культуре больше ста лет назад, во времена революционеров-демократов. Или практические дела, или бесплодные фантазии - так считается с тех пор в нашем обиходе.

Но витание в мире грез и фантазий - одно из самых полезных практических дел нашей жизни. Это одно из тех дел, которые больше всего тренируют в человеке творца. Недаром струны грез и фантазий так колокольно звучат в детские годы - главные годы рождения творческих пружин: это, наверно, работают самые глубокие, самые естественные двигатели человека, которые предназначены пробуждать в нас творца.

Создание грез - это создание мысленного мира, выдуманной жизни, и эта выдуманная жизнь правит - вместе с другими рулями - и нашей реальной жизнью. По своим психологическим пружинам сотворение фантазий - такое же творчество, как творчество писателя, композитора, художника: все они создают второй мир, мысленный и несуществующий. Только у «грезотворцев», в отличие от писателей, это мир из одних сияющих вершин, без темных пропастей и серых равнин обычной жизни.

Фантазирование - это творение в себе творца. Тяга к фантазии - одно из главных родовых свойств человека, одно из важнейших его отличий от животных. Фантазия - это как бы моделирование желаемой нам жизни, как бы эмоциональное «прогнозирование» будущего, которое сильно влияет на это будущее.

У футурологов есть термин - эффект Эдипа, взятый из древнегреческого мифа. Родителям Эдипа предсказали, что он убьет отца и женится на матери; и как они ни старались избежать предсказания, оно сбылось. Футурологи считают, что предсказание будущего усиливает его вероятность, и это и есть эффект Эдипа.

Предвидение почти всегда действует на предсказываемое событие - приближает его или мешает ему наступить. Думы о будущем, мечтания о нем незаметно усиливают тягу именно к такому варианту будущего, безотчетно рождают дела, которые ведут к нему. Вплетаясь в вереницу сил, правящих жизнью, эти дела и эти чаяния будущего увеличивают его шансы на жизнь, на то, что оно придет.

Даже ложные прогнозы иногда сбываются, становятся истинными, потому что прогноз - как гипноз - подсознательно действует на людей, заставляет их работать для своего осуществления.

Так фантазия лепит реальность - вместе с реальными силами; впрочем, она тоже - одна из самых реальных сил жизни, один из самых мощных двигателей человека - конечно, если она не довольствуется собой, а толкает нас на дела, поступки.