Гиперборея - слово, придуманное эллинами. Чтобы как-то назвать обитателей Крайнего Севера, чьи автохтонные варварские имена ими не признавались, они прозвали их в соответствии с воображаемой границей: «за северным ветром - Бореем». Греческое «гипер» переводится по-разному: «над», «за», «выше», «по ту сторону» - выбирай, что нравится, но со временем прижилось «за Бореем». Гипер + Борей = гипербореи, то есть «те, кто живет за Бореем - северным ветром». Отсюда и название северной страны - Гиперборея.

Распределение стран света «по ветрам» во все времена - дело вполне обычное. Кстати, по древнеримской традиции северный ветер именовался Аквилоном. О жителях Гипербореи сообщали многие античные авторы. Один из самых авторитетных ученых Древнего мира - Плиний Старший, писал о гиперборейцах как о реальном древнем народе, жившем у полярного круга и генетически связанном с эллинами через культ Аполлона Гиперборейского. В «Естественной истории» (IV, 26) дословно говорится: «За этими [Рипейскими] горами, по ту сторону Аквилона, счастливый народ (если можно этому верить), который называется гиперборейцами, достигает весьма преклонных лет и прославлен чудесными легендами. Верят, что там находятся петли мира и крайние пределы обращения светил. Солнце светит там в течение полугода, и это только один день, когда солнце не скрывается (как о том думали бы несведущие) от весеннего равноденствия до осеннего, светила там восходят только однажды в год при летнем солнцестоянии, а заходят только при зимнем. Страна эта находится вся на солнце, с благодатным климатом и лишена всякого вредного ветра. Домами для этих жителей являются рощи, леса; культ Богов справляется отдельными людьми и всем обществом; там неизвестны раздоры и всякие болезни. Смерть приходит там только от пресыщения жизнью. <...>Нельзя сомневаться в существовании этого народа [курсив мой. - В. Д.]».

Даже из этого небольшого отрывка из «Естественной истории» нетрудно составить ясное представление о Гиперборее. Первое - и это самое главное - она размещалась там, где солнце может не заходить по нескольку месяцев. Другими словами, речь может идти только о приполярных областях, тех, что в русском фольклоре именовались Подсолнечным царством. Другое важное обстоятельство: климат на севере Евразии в те времена был совсем другим. Это подтверждают и новейшие комплексные исследования, проведенные недавно на севере Шотландии по международной программе. Они показали, что еще четыре тысячи лет назад климат на данной широте был сравним со средиземноморским и здесь водилось большое количество теплолюбивых животных.

Впрочем, еще ранее российскими океанографами и палеонтологами было установлено, что в период с 30 по 15 тысячелетие до н. э. климат Арктики был достаточно мягким, а Северный Ледовитый океан был теплым, несмотря на присутствие ледников на континенте. Академик Алексей Федорович Трешников пришел к выводу, что мощные горные образования - хребты Ломоносова и Менделеева - сравнительно недавно (10 - 20 тысяч лет тому назад) возвышались над поверхностью Ледовитого океана, который сам тогда - и силу мягкого климата - не был полностью скован льдом. Примерно к таким же выводам и хронологическим рамкам пришли американские и канадские ученые. По их мнению, во время Висконсинского оледенения в центре Северного Ледовитого океана существовала зона умеренного климата, благоприятная для такой флоры и фауны, которые не могли существовать на приполярных и заполярных территориях Северной Америки. В русле тех же представлений Петр Владимирович Боярский - начальник Морской арктической комплексной экспедиции - успешно обосновывает гипотезу о Грумантском мосте, некогда соединявшем многие острова и архипелаги Ледовитого океана.

Убедительным подтверждением неоспоримого факта благоприятной климатической ситуации, существовавшей в прошлом, служат ежегодные миграции перелетных птиц на Север - генетически запрограммированная память о теплой прародине. Косвенным свидетельством в пользу существования в северных широтах древней высокоразвитой цивилизации является также находящиеся здесь повсюду мощные каменные сооружения и другие мегалитические памятники: знаменитый кромлех Стонхенджа в Англии, аллея менгиров во французской Бретани, каменные лабиринты Скандинавии, Кольского полуострова и Соловецких островов. Летом 1997 г. орнитологическая экспедиция открыла подобный лабиринт на побережье Новой Земли. Диаметр каменной спирали около 10 метров, и выложена она из сланцевых плит весом 10-15 кг. Это исключительно важная находка: до сих пор лабиринты на такой географической широте никогда и никем не описывались.

Сохранилась карта Меркатора, основанная на каких-то древних знаниях, где Гиперборея изображена в виде огромного арктического материка с высокой горой посередине. Вселенская гора прапредков индоевропейских народов - Меру - располагалась на Северном полюсе и являлась центром притяжения всего небесного и поднебесного мира. Любопытно, что, согласно просочившимся в печать ранее закрытым данным, в российских водах Ледовитого океана действительно существует подводная гора, практически достигающая ледяного панциря (есть все основания предполагать, что она, как и упомянутые выше хребты, погрузилась в морскую пучину сравнительно недавно).

Собственно, известны две карты Меркатора: одна принадлежит самому знаменитому картографу всех времен и народов Герарду Меркатору и датируется 1569 г., вторая издана его сыном Рудольфом в 1595 г., который себе авторства не приписывал, а опирался на авторитет отца. На обеих картах Гиперборея изображена достаточно подробно в виде архипелага из четырех огромных островов, отделенных друг от друга полноводными реками (что вообще дает основание считать Гиперборею-Арктиду материком). Но на последней карте, помимо самой Гипербореи, подробно выписаны еще и Северные побережья Евразии и Америки. Именно это и дает основание для аргументов в пользу подлинности самой карты, точнее - тех не дошедших до нас источников, на основе которых она составлена.

А в том, что такие картографические документы держали в руках отец и сын Меркаторы, сомневаться не приходится. На их карте изображен пролив между Азией и Америкой, открытый лишь в 1648 г. русским казаком Семеном Дежневым, но весть о сделанном открытии дошла до Европы не скоро. В 1728 г. пролив был вновь пройден русской экспедицией во главе с Вигусом Берингом, а впоследствии назван именем прославленного командора. Между прочим, известно, что, держа курс на Север, Беринг намеревался открыть в том числе и Гиперборею, известную ему по классическим первоисточникам.

Карта Меркатора 1595 года

На основе сделанных открытий пролив был картографирован в 1732 г. и лишь после этого стал по-настоящему известен во всем мире. Откуда же он тогда попал на карту Меркатора? Быть может, из того же источника, откуда почерпнул свои знания Колумб, отправлявшийся в обессмертившее его плавание отнюдь не по наитию, а располагая сведениями, добытыми из секретных архивов. Ведь стала в XX в. достоянием ученых и читающей публики карта, принадлежавшая некогда турецкому адмиралу Пири Рейсу: на ней изображена не только Южная Америка в границах, еще не открытых европейцами, но и Антарктида. По единодушному мнению экспертов-археографов, уникальная карта является подлинным документом и датируется 1513 г.

Пири Рейс жил в эпоху Великих географических открытий и прославился тем, что наголову разгромил объединенный венецианский флот, до этого считавшийся непобедимым. Правда, кончил прославленный флотоводец очень печально: его обвинили в получении большой взятки от противника и по приказу султана отрубили ему голову. Хотя сам адмирал далее Средиземного моря никогда не плавал, его конкретные картографические знания намного опередили открытия не только Колумба, Васко да Гамы, Магеллана и Америго Неспуччи, но и открытие Южного материка, сделанное русскими мореплавателями Беллинсгаузеном и Лазаревым только в 1820 г. Откуда же почерпнул сведения турецкий адмирал? Сам он секрета из этого не делал и на полях своего портулана собственноручно начертал, что руководствуется древней картой, созданной еще во времена Александра Македонского. (Удивительное свидетельство! Получается, что в эпоху эллинизма об Америке и Антарктиде знали не хуже, чем во времена, когда эти материки заново переоткрывались европейцами.) Но и это не все! Антарктическая Земля Королевы Мод изображена на карте свободной от кромки льда! По расчетам специалистов, последняя по времени дата, когда такое вообще было возможно, отодвинута от наших дней минимум на шесть тысяч лет!

Одновременно Пири Рейс выводит на чистую воду и Колумба. Оказывается, легендарный мореплаватель, чье имя давно стало нарицательным, пользовался секретными сведениями, о которых предпочитал умалчивать. «Неверный по имени Коломбо, генуэзец, открыл эти земли [имеется в виду Америка. - В. Д]. В руки названного Коломбо попала одна книга, в которой он прочитал, что на краю Западного моря, далеко на Западе, есть берега и острова. Там находили всевозможные металлы и драгоценные камни. Вышеназванный Коломбо долго изучал эту книгу...» К сожалению, северная часть карты Пири Рейса оказалась утраченной. Поэтому трудно судить о его познаниях, касающихся Гипербореи. Зато Северный материк хорошо прописан другими картографами XVI в., и в частности, французским математиком, астрономом и географом Оронцием Финеем. На его карте 1531 г. изображена не только Антарктида, но и Гиперборея. Столь же подробно и выразительно представлена Гиперборея на одной из испанских карт конца XVI в., хранящейся в Мадридской национальной библиотеке.

На карте Меркатора в соответствии с современными представлениями изображен и Кольский полуостров. «Экая невидаль!» - скажет кто-нибудь. А вот и нет! В XVI в. географические знания о Северной Европе и соответственно ее картографические изображения были более чем приблизительны. В «Истории северных народов» и знаменитой «Морской [северной] карте», составленной в первой трети XVI в. шведским ученым Олаусом Магнусом, Кольский полуостров описан и изображен как сомкнутый обоими концами с материком перешеек между Ледовитым океаном и Белым морем, а последнее, в свою очередь, представлено как внутреннее озеро и помещено чуть ли не на место Ладоги. Так что поклонимся в очередной раз великому Меркатору и его сыну.

Страбон в своей знаменитой «Географии» именует полярную оконечность Земли Туле (Тула). Судя по всему, это одно из автохтонных названий Гипербореи, ибо Туле как раз и занимает то место, где по расчетам должна быть Гиперборея-Арктида (точнее, Туле - одна из оконечностей Арктиды). По Страбону, эти земли расположены в шести днях плавания на север от Британии, и море там студнеобразное, напоминающее тело одной из разновидностей медуз - «морского легкого». Похоже, данный образ потребовался для передачи впечатления от шуги - кашицы из рыхлого льда перед замерзанием, которая помешала эллинскому мореплавателю Пифею (именно на него ссылается Страбон) проникнуть дальше на Север.

Одно из названий Гипербореи - Ultima Tule («самый далекий Туле»; иногда переводят - «крайний Туле»), с таким эпитетом утвердилось имя древней северной земли в мировой истории, географии и поэзии. Устойчивое латинское словосочетание, превратившееся в крылатое выражение, введено в оборот Вергилием в «Георгиках» (I. 30).

Где океан, век за веком, стучась о граниты,
Тайны свои разглашает в задумчивом гуле,
Высится остров, давно моряками забытый, -
Ultima Thule.

..............................................................................
Остров, где нет ничего и где все только было,
Краем желанным ты кажешься мне потому ли?
Властно к тебе я влеком неизведанной силой,
Ultima Thule.

Пусть на твоих плоскогорьях я буду единым!
Я посещу ряд могил, где герои уснули,
Я поклонюсь твоим древним угрюмым руинам,

Валерий Брюсов

В греческом языке топоним-символ таинственного и недосягаемого Севера пишется через «тету» и воспроизводится в разных языках по-разному - и как Туле (Тула), и как Фуле (Фула). В русском языке принята одновременно и та и другая вокализация. Например, название знаменитой баллады Гете, написанной им в двадцатипятилетнем возрасте и впоследствии включенной в первую часть «Фауста», переводится нынче исключительно как «Фульский король». В немецком же оригинале четко значится «t»: «Еs wаг еin Кonig in Thule...» (дословный перевод: «[Жил]-был [один] король в Туле»). В «Фаусте» эту балладу напевает беззаботная Маргарита, еще не ведающая о своей несчастной судьбе. Между тем практически во всех переводах «Фауста» (а их на русском языке насчитывается до десяти), включая классические переводы В. Брюсова, В. Холодковского и Б. Пастернака, Тhulе передается либо как Фуле, либо как «фульский», хотя в оригинале Гете прилагательное не употребляется. Лишь Афанасий Фет, который также перевел обе части «Фауста», поставил в точном соответствии с оригиналом Туле (через «фиту»), но его перевод не переиздавался с конца XIX в.

Через «ф» - Фула - обозначается загадочная северная земля и в последнем переводе «Географии» Страбона; в остальных случаях чаще пишется Туле (Тула). Впрочем, сам отец европейской географии не смог сообщить о далекой полнощной стране ничего больше, кроме того, что смог позаимствовать из утраченных ныне сообщений античного мореплавателя Пифея. Тот первым, обогнув Британию, приблизился к кромке ледяной шуги, не позволившей ему достичь обетованного северного края. Начиная со II в. н. э. в античном мире получил широкое распространение роман Антония Диогена о путешествиях Диния, который после долгих скитаний достиг Ледовитого (Скифского) океана и расположенного в нем острова Туле (до нашего времени роман дошел лишь в византийском пересказе).

«Диний отправился путешествовать по ту сторону Тулы. <...> Он видел то, что доказывают и ученые, занимающиеся наблюдением за светилами. Например, что есть люди, которые могут жить в самых далеких арктических пределах, где ночь иногда продолжается целый месяц; бывает она и короче, и длиннее месяца, и шесть месяцев, но не больше года. Не только ночь растягивается, но соразмерно и день согласуется с ночью. Самым невероятным было то, что, двинувшись к северу в сторону луны, видя в ней некую более чистую землю, они достигли ее, а достигши, узрели там такие чудеса, которые во многом превзошли все прежние фантастические истории».

Но были и другие источники, к сожалению, также не дошедшие до наших дней. Об их существовании, однако, свидетельствуют фрагменты более удачливых авторов: их сочинения не канули в Лету, напротив, послужили исходной базой для древних и средневековых карт, где остров Туле изображался либо невообразимо большим, либо неправдоподобно маленьким, как, например, на карте, составленной на основе сведений древнегреческого географа Эратосфена Киренского (ок. 276-194 гг. до н. э.). В средние века древние сведения продолжали подкрепляться теми же полярными реалиями.

Имя свое от солнца получила Крайняя Фула:
Ибо летнее там в дни солнцестояния солнце
Вспять обращает лучи,
чтобы дольше они не светили;
Дни уводит оно, в непрерывную ночь погружает
Воздух темный над ней, одевает студеное море
Льдом, чтоб праздным оно,
для судов недоступное, было.

Гольфрид Монмутский «Жизнь Мерлина» (Перевод С. А. Ошерова)

В знаменитой книге крупнейшего византийского историка VI в. Прокопия Кесарийского «Война с готами» также содержится подробнейшее описание «острова» Туле (Фуле):

«Этот остров Фула очень большой. Полагают, что он в десять раз больше Британии (Ирландии). Он лежит от нее далеко на север. На этом острове земля по большей части пустынна, в обитаемой же части живут тринадцать племен, очень многолюдных, и у каждого племени свой царь. Здесь каждый год происходит чудесное явление. Около летнего солнцеповорота в течение приблизительно сорока дней солнце никуда не заходит, но в течение этого времени непрерывно сияет над землей. Но месяцев через шесть (не меньше) после этого, около зимнего солнцеповорота, дней сорок солнце совсем не показывается над этим островом, и он погружен в непрерывную ночь. [Точнейшее описание полярных дня и ночи, к примеру, на широте северной оконечности Кольского полуострова или Новой Земли. - В. Д.] Это время живущие здесь люди проводят в полном унынии, так как они не имеют никакой возможности тогда сноситься друг с другом. Лично мне отправиться на этот остров, чтобы своими глазами увидать то, что мне рассказывали, хоть я и очень старался, никак не удалось».

Далее Прокопий подробно описывает образ жизни одного из племен, живущих в Туле, - скритифинов (другие авторы, например, Иордан, именуют их скререфеннами). В последней части древнего этнонима недвусмысленно прочитывается современное название народа - финны. Как и другие северные племена, древние тулейцы не носят обычной одежды и обуви, не пьют вина, не добывают себе никакого пропитания посредством возделывания земли. Они не пашут земли, мужчины и женщины заняты только охотой.

«Находящиеся там леса огромны, изобилуют дикими и другими животными, а равно и горы, которые поднимаются там. Скритифины питаются всегда мясом пойманных животных, а в шкуры одеваются, так как у них нет ни льна, ни приспособления, чтобы сучить нитки, но, связав звериными жилами кожи друг с другом, они таким образом закрывают все тело. И их младенцы вынянчиваются у них не так, как у остальных людей. Дети скритифинов выкармливаются не женским молоком, и сосут они не материнскую грудь, но выкармливаются только мозгом пойманных животных. Как только женщина родит, она заворачивает новорожденного в шкуру животного, тотчас же привешивает ее к какомунибудь дереву, кладет ему в рот мозг, а сама тотчас же отправляется с мужем на обычную охоту. Они все делают вместе и на это занятие охотой ходят вместе. Таков образ жизни этих варваров.

Но другие жители Фулы, можно сказать, все, не очень отличаются от остальных людей: они поклоняются многим богам и демонам (гениям), живущим на небе и в воздухе, на земле и в море, и некоторым другим мелким божествам, считающимся, что они находятся в водах источников и рек. Они непрерывно приносят всякие жертвы, приносят жертвы мертвым и героям. Из жертв они считают самой прекраснейшей принесение в жертву человека, который был их первым военнопленным».

Кровавый обычай человеческих жертвоприношений долгое время сохранялся по всему миру, особенно у народов, не затронутых цивилизацией. Так, вплоть до испано-португальских завоеваний и последующей англофранцузской колонизации он практиковался среди индейцев обеих Америк. В далеком прошлом, в эпоху глобальных геофизических и климатических катаклизмов, прапредки индейцев мигрировали из Туле на юг, заняв и освоив постепенно, в течение многих веков и тысячелетий, обширные территории Северной, Центральной и Южной Америки. Память о древней прародине долгое время сохранялась в некоторых принесенных с Севера названиях. Так, столица древнего центральноамериканского государства толетеков именовалась, как и сама прародина, - Тула. Да и сам этноним толетеки происходит от того же корня. Тольтекская столица (на территории современной Мексики) просуществовала до XII в. н. э. Предположение о лексической и смысловой сопряженности этнонима тольтеков и названия их главного города с легендарной приполярной территорией Туле в свое время было высказано одним из основоположников современного традиционализма Рене Геноном (1886-1951) в его знаменитом эссе «Атлантида и Гиперборея».

Тольтекская Тула с ее реставрированными памятниками (включая знаменитую пирамиду Кецалькоатля) - один из известнейших архитектурно-археологичсских комплексов Нового Света. Однако в данном случае нас интересует этимология тольтекского названия города:

1. восходит ли она к запредельно-древним временам, когда прапредки индейских племен вычленились из обшей этнолингвистической массы и начали свое миграционное шествие по американскому континенту, покинув общую прародину всех народов мира (предположительно, не ранее 40 тысяч лет до н. э.);
2. принадлежит ли она исчезнувшему народу, прибывшему с одного из погибших гипотетических материков или архипелагов Атлантиды или Арктиды;
3. является ли автохтонным - с учетом того, что сама культура тольтеков была кратковременной (в пределах трех столетий) и сравнительно поздней.

Но если даже остановиться на последнем возможном объяснении - нельзя отрицать, что сами тольтеки возникли не на пустом месте и не вдруг - у них были предки и прапредки, в словарном запасе которых непременно были слова с корневой основой «тул[а]». Кроме того, на месте разрушенной столицы государства тольтеков ранее существовал легендарный город индейцев науа - Толлан (или Тольян), чье название созвучно лексеме «тул». И эту цепочку поколений, тянущуюся в глубь веков, опять-таки можно проследить до начала распада единой этнолингвистической общности всех народов и языков мира *.

А что общего, скажем, между названиями русского города Тула и морского животного «тюлень»? Сразу видно - общий корень! Но почему? Макс Фасмер - автор самого подробного на сегодня, хотя и очень несовершенного четырехтомного «Этимологического словаря русского языка», - поясняет: к нам слово «тюлень» попало из восточносаамского языка, где оно звучит как tulla. У саамов смысл данного слова явно навеян памятью о древнем арктическом материке или архипелаге - Туле. От того же наименования Туле (точнее, от лежащего в его основе корня) происходят и различные русские слова с корнем «тул», включая и русский город Тулу.

Конечно, вряд ли российская Тула имеет прямое отношение (по принадлежности) к древнему Туле. Однако налицо самоочевидное свидетельство: прапредки русского (так же, как и саамского) народа вполне могли знать о существовании легендарной страны, название которой означало нечто скрытое и заветное - они-то и дали наименование тому месту, где впоследствии возник современный город Тула (дословно - «потаенное место»). Именно такой смысл имеет, согласно словарю Владимира Даля, понятие «тула». Это - «скрытое, недоступное место» - «затулье», «притулье» («тулить» - укрывать, скрывать, прятать и т. п.). Есть и другие русские слова с этим корнем: «туловище» - тело без учета головы, рук и ног (более чем фундаментальное понятие); «туло» - колчан в виде трубки, где хранятся стрелы (отсюда - «втулка»). Производными от той же корневой основы в русском языке являются слова: «тыл» - затылок и вообще - задняя часть чего-либо, «тло» - основание, дно (в современном языке сохранилось устойчивое словосочетание «дотла»); «тлеть» - гнить или чуть заметно гореть и т. д. (Интересно, что в финском языке слово tuli означает «огонь», то есть, как и русское «тлеть», связано с горением.) Тем самым имя города Тула имеет богатейшее смысловое содержание. Топонимы с корнем «тул» вообще имеют чрезвычайное распространение: города Тулон и Тулуза во Франции, Тульча - в Румынии, Тульчин - на Украине, Тулымский Камень (хребет) - на Северном Урале, река в Мурманской области - Тулома, озеро в Карелии - Тулос. И так далее - вплоть до самоназвания одного из дравидских народов в Индии - тулу.

О далекой северной островной земле Тулия, или Тули, наперебой сообщали и средневековые арабские авторы - географы, историки, космографы. Так, философ Аль Кинди (ум. в 961/962 г.) писал об огромном острове Тулия и большом городе на нем с тем же названием, расположенных «в северном конце обитаемой земли, под северным полюсом». Хотя упомянутая страна и окружена «великим морем», дальше нее плыть уже некуда - никакой другой земли в Северном (Ледяном) океане больше нет. Космограф Димешки, развивая данные сведения, подчеркивает, что земля Тулия населена славянами. Сказанное перекликается с известиями об Острове русов других арабских путешественников и купцов, побывавших на Руси в основном еще во времена язычества. Почти все они в один голос утверждали, что русские (и славяне) обитают на каком-то далеком острове. Данный факт, кстати, получил отражение в русских средневековых «Космографиях» и прилагаемых к ним каргах, где территория России вплоть до XVIII в. изображалась наполовину как архипелаг, острова которого вытянуты полукругом.

Архетип Острова широко распространен в мифологиях различных народов мира. Так, в карело-финских рунах, объединенных и литературно обработанных Элиасом Лёнротом в стройный текст «Калевалы», Остров (по-фински - Сара) - это далекая, забытая и во многом незнаемая северная прародина, откуда ведут свое подлинное происхождение многие герои. Например, одно из прозвищ Лёмминкяйнена - Сарилайнен (что переводится как Островитянин). Точно так же и Северная Страна Тьмы - Похъёла, - где разворачиваются многие события «Калевалы», имеет второе, более архаичное название - Сариола. * * *

Гиперборея столь же знаменита, как и ее географическая сестра - Атлантида. Обе - звенья одной цепи, участь обеих одинакова: они погибли в результате мощного природного катаклизма. Но какие бы катаклизмы ни сотрясали Землю, всегда остаются неуничтожимые следы. Во-первых, чудом сохранившиеся свидетельства античных источников - разрозненные, противоречивые, но нисколько не утратившие своей ценности. Во-вторых, материальные памятники (точнее - то, что от них осталось по прошествии тысячелетий), сохранившиеся по периферии и на возвышенностях погрузившегося на дно материка - Арктиды-Гипербореи. Наиболее перспективными в этом отношении являются Кольский полуостров, край древнего солнечного божества - Коло, Карелия, Полярный Урал, Новая Земля, Шпицберген (русский Грумант) и другие северные территории. В-третьих, идейное гиперборейское наследие, дожившее до наших дней в виде мифологемы Золотого века.

Северная островная прародина однозначно отождествлялась в народной памяти со Страной счастья и царившим там некогда Золотым веком. Применительно к Похъёле-Сариоле символом такого неизбывного благополучия выступает мельница Сампо, способная обеспечить постоянным пропитанием и достатком любое количество людей. Античный мир создал более обобщенный образ - процветающие Острова Блаженных, царство любви, согласия и благоденствия, расположенное в Гиперборее, в северной части Океана, который по античным представлениям являлся бескрайней рекой, опоясавшей Землю. Острова Блаженных - Твердыня Крона и Царство Света, где, согласно Пиндару, «под солнцем вечно дни - как ночи, и ночи - как дни»:

Там горят золотые цветы [символика Золотого века. - В. Д.],
Возникая из трав меж сияющими деревьями
Или вспаиваемые потоками.
Там они обвивают руки венками и цепями цветочными
По правым уставам Радаманфа.

(Перевод М. Л. Гаспарова)

Радаманф (Радамант), сын Зевса и Европы - один из судей, решающих, кого допустить или не допустить после смерти в Северный рай, так как, согласно позднейшим представлениям. Острова Блаженных, сделались еще и прибежищем душ умерших. Впоследствии Острова Блаженных стали даже ассоциироваться и с Подземным царством Аида, где, несмотря на вселявшийся живым ужас, продолжали действовать законы справедливости: в подземный счастливый мир попадали души только достойных людей, которые устанавливали между собой естественную гармонию. То, что царство Аида находится не где-нибудь, а далеко на Севере, видно из Гомеровой «Одиссеи». Встреча главного героя поэмы с душами умерших происходит в царстве полярной ночи. Для общения с потусторонним миром Одиссею не пришлось спускаться ни в какие подземелья. Чтобы вызвать для разговора души умерших, нужно, оказывается, выкопать яму - длиной и шириной в локоть (но не где попало, а на краю земли и побережья океана, надо полагать, Ледовитого), совершить возлияние медом, вином и водой, а спустя некоторое время принести в жертву бесплодную корову и черного барана. Вот души и слетятся из-под земли, как мухи на сладкое. Детали эти вообщето не очень существенны для рассматриваемой темы. Важно одно - все описываемое происходит на Севере.

Воспоминания о счастливом прошлом индоевропейцев и о далекой северной прародине сохранились в священной книге древних иранцев «Авесте» и соответствующих главах величественной эпической поэмы Фирдоуси «Шахнаме». Здесь рассказывается о благословенном правителе Джемшиде (в «Авесте» это первопредок Йима), во время семисотлетнего царствования которого на Земле наступил Золотой век:

Земля отдохнула, раздоры забыв;
Джемшиду и зверь покорился, и див.
И славной людей одарил он судьбой;
Державный престол озарил он собой.
..............................................................
... Забыв о заботах, не помня кручин,
Под говор струны, за ковшами вина,
Вся знать пировала, веселья полна.
И люди тот праздник святой сберегли,
Как память о древних владыках земли.
Три века так жизнь беспечально текла,
Не знали в ту пору ни смерти, ни зла...

(Перевод Ц. Б. Бану-Лахути)

Другое название Страны загробного блаженства и счастья, перекочевавшее в средневековую, а затем и в современную культуру, - Элизиум, или Елисейские поля. На фундаменте этих архаичных представлений, в конечном счете, сформировалось и христианское понятие рая. Другими словами, подлинные истоки этого фундаментального представления находятся на Русском Севере. Но вначале был северный остров, пойменованный в древнеиндийской мифологии Шветадвипа. В «Рамаяне» - великом индийском эпосе, переполненном реминисценциями, так описывается блаженный край, где живут люди, не ведающие ни бед, ни забот: «Здесь находится великий Белый Остров (Шветадвипа) вблизи Млечного (Ледовитого) океана (Кширода), где обитают великие, могучие люди, прекрасные, как лунный свет. Они стройны и плечисты, наделены великой как физической, так и духовной силой, и голос их подобен грому». В «Махабхарате», в книге «Нараяния», также подробнейшим образом описывается светозарная Страна счастья - Шветадвипа (Белый Остров) «на севере Молочного моря», где живут «люди светлые, сияющие, подобно месяцу».

В русском народном мировоззрении данная мифологема Страны всеобщего счастья и индивидуального блаженства известна как апокрифические Макарейские (Макарийские) острова (что, собственно, является греческим эквивалентом Островов Блаженных: makarios означает «блаженный», «счастливый»):

На Макарийских островах, Куда не смотрят наши страны, Куда не входят смерть и страх И не доходят великаны, - На Макарийских островах Живут без горя человеки, Там в изумрудных берегах Текут пурпуровые реки. Там камни ценные цветут, Там все в цветенье вечноюном, Там птицы райские живут - Волшебный Сирии с Гамаюном... Константин Бальмонт

Итак, Гиперборея не просто социокультурный феномен. Гиперборея - это еще и мировоззрение. Можно даже сказать - философия. Именно гиперборейское идейное наследие в преломленном и символизированном виде дошло до наших дней в виде мифологемы Золотого века. Философия Золотого века утрачена вроде бы навсегда. И тем не менее она едва ли не генетически сохранилась в основных своих чаяниях и надеждах на лучшее будущее в памяти поколений и каждого отдельно взятого человека. Золотой век - эпоха справедливости, благоденствия и процветания первобытных людей, живших в мире и достатке, не знавших голода и болезней. Античные авторы однозначно связывали «золотое время» человеческой истории с северной Гипербореей и гиперборейцами - сильными, счастливыми, не ведавшими невзгод и болезней.

Гиперборейцы - потомки титанов, свидетели и участники титаномахии. На это прямо указывают античные авторы: «Гиперборейцы были титанического происхождения... Они взросли из крови бывших прежде титанов». Вспомним, морt вблизи Гипербореи именовалось Кронидским, по имени главы «партии титанов» Крона - отца Зевса. Да и сам Крон, если отвлечься от поздней проолимпийской версии о низвержении в Тартар, продолжал властвовать на Островах Блаженных, расположенных именно на широте Гипербореи и, скорее всего, просто тождественных ей. Жизнь на Островах Блаженных, как она представлялась и описывалась античными авторами, почти полностью совпадала с описаниями жизни гиперборейцев и мало чем отличалась от рая земного. <...>

В память о Золотом веке и царстве счастья и добра, справедливости и изобилия справлялись самые веселые праздники древности - дионисии у греков и сатурналии у римлян. Все необузданное веселье рождественских карнавалов, святок, ряжения и колядования с подарками и игрушками, наряжанием деревьев (в настоящее время - в основном елки) и расцвечиванием их огнями - все это идет от дионисии и сатурналий, а еще раньше - от гиперборейских традиций. Вот одно из описаний - в стиле бурлеска - той стародавней счастливой и безмятежной жизни:

Там миром дышала природа кругом;
Постоянной он был ей стихией.
Не страх, не болезни рождала Земля;
Добровольно давала, что нужно.
Там в канавах златое струилось вино;
С калачами там сайки дралися.
Умоляю тебя: «Что же ты губы надул?
Знай, бери из нас ту, что белее!..»
.....................................................
Ни раба там мир не видел,
Ни рабыни никогда...

Средневековый манихейский текст, опирающийся на древнеиранские и иные источники, также хранит описание Царства Света, где обитают блаженные:

Там места нет ни злобе и ни козням;
Рождение и смерть, разрушаемое и преходящее -
Всего этого лишено Царство Света...
Из сотен потоков, рек, озер и вечно бьющих ключей
Струится живая вода (амброзия), глубокая и чистая,
Ароматная и удивительная,
И в ней нельзя ни утонуть, ни захлебнуться;
Нет здесь и наводнения, несущего беду и разорение.
Здесь - драгоценные деревья, растущие в один ряд,:
Их драгоценные плоды всегда в соку, не вянут и не гниют,
Все они одинаковой величины и лишены червоточины,
Свежи, сочны, обильны и поистине вечно существуют.
Драгоценная Страна Света беспредельна,
Искать ее край и берег бесполезно;
Поистине, она свободна от малейшего угнетения,
В ней нет нужды и убытка,
Здесь каждый движется, как хочет,
Живет по своей вольной воле.

В памяти северных народов смутные воспоминания о Золотом веке закодированы в форме разного рода мифологем. У карело-финских народов, например (как уже говорилось), она запечатлелась в виде образа-символа волшебной мельницы Сампо (по-саамски - Сайво), которая расширилась до размеров Страны изобилия, существующей в потустороннем мире.

В русском фольклоре также имеется рудиментарная память о чудесной мельнице - символе вечного изобилия и счастья. Это - известный сюжет о волшебных жерновках, их герой сказки добывает на небе, взобравшись туда по стволу и ветвям огромного дуба (коррелят Мирового Древа). В середине прошлого века в Смоленской губернии была записана и другая побасенка, впитавшая народные представления о Золотом веке. Речь идет о фантастической Небесной избушке, у нее «стены из пирогов, печка из блинов, столы сырные, лавки пряничные, и всего в ней довольно: и масла, и творога, и меда». Вообще есть все основания полагать, что большинство эпизодов волшебных сказок, связанных со счастливой жизнью и благоденствием (особенно в конце), есть не что иное, как архетип Золотого века, сохраняемый (независимо от чьих бы то ни было воли и желания) в коллективной бессознательной памяти народа о счастливом прошлом и передаваемый, как эстафета, от поколения к поколению.

Классической мифологемой перманентного достатка является и знаменитая скатерть-самобранка, а такжe образ Золотого царства, рассказ о котором предваряет присказка о месте, где текут молочные реки с кисельными берегами. (Нелишне также вспомнить еще раз, что символический образ «молочных рек» напрямую сопряжен с Молочным морем - так в старину именовался у индоевропейцев покрытый белым снегом и льдами Северный Ледовитый океан.) Мифологема «молочные реки» присутствует и в известных описаниях Золотого века у античных авторов:

Не отдыхая, поля колосились в тяжелых колосьях,
Реки текли молока, струились и нектара реки
Капал и мед золотой, сочась из зеленого дуба.

Это - Овидий. Ранее Гесиод описывал Золотой век еще детальнее:

Создали прежде всего поколенье людей золотое
Вечно живущие боги, владельцы жилищ олимпийских.
Был еще Крон-Повелитель в то время владыкою неба.
Жили те люди, как боги, с спокойной и ясной душою,
Горя не зная, не зная трудов. И печальная старость
К ним приближаться не смела. В пирах они жизнь проводили.
А умирали, как будто объятые сном. Недостаток
Был им ни в чем не известен. Большой урожай и обильный
Сами давали собой хлебодарные земли. Они же,
Сколько хотелось, трудились, спокойно сбирая богатства...

Похожие характеристики Золотого века и - его привязку к северным регионам можно обнаружить в других первоисточниках. Священная книга древних иранцев - «Авеста» - рисует царство первопредка Йимы, где не было ни зноя, ни холода, ни боли, ни смерти. Фирдоуси в «Шахнаме» уточняет: «Не знали в ту пору ни смерти, ни зла». Индоевропейская общность тогда еще не была расчленена. Впоследствии грянули морозы и сковали землю, они-то и заставили прапредков современных иранцев мигрировать в южном направлении. Но и в сопредельных культурах Евразии и других континентов сохранились воспоминания о счастливом прошлом. Так, на островах Океании зафиксированы предания о сказочной эре изобилия и блаженства. Островитяне верят, что рано или поздно все умершие предки когда-нибудь вновь вернутся домой на кораблях, груженных богатством и припасами, и на островах вновь наступит Золотой век.

В китайских преданиях расцвет идеальных общественных отношений связывается со временем царствования легендарных императоров Яо и его зятя и преемника Шуня (последний, кстати, обладал способностью летать, подобно птице, на собственноручно изготовленных крыльях - прямая аналогия с древнегреческим Дедалом). Китайцы были убеждены, что жители далекой Страны счастья, недосягаемой для порочных людей, владеют секретом продления жизни. Поиски и приобретения эликсира бессмертия превратились в навязчивую идею для многих владык Поднебесной империи. Ради достижения заветной цели формировались и отправлялись во все концы света сухопутные отряды и морские флотилии. Некоторые из них достигали полярной кромки льдов, принимая их за облачную землю, уводящую прямо на небо. Посланцы императоров ни с чем возвращались домой, где рассказывали и записывали чудесные истории: «Да, мы видели далеко на севере прекрасные высокие горы, подпирающие край неба». Однако при приближении кораблей священные горы, ослепительно сверкая, начинали погружаться в пучину. Или налетал неожиданный шквал, и судно останавливалось. С корабельных мачт отчетливо различались и люди, и дома, и деревья, и животные, и птицы. Все свидетельствовало о достатке и благополучии.

Да и сами аборигены Севера от поколения к поколению передавали захватывающие предания о Стране счастья, которая некогда процветала на территории Арктики. Более того, следы ее не затерялись и сейчас. Еще в 1924 г. советский этнограф (и будущий писатель) Степан Григорьевич Писахов (1879-1960) слышал и записал на Новой Земле от старика-ненца удивительную историю:

«Если пройдешь льды, идя все к северу, и перескочишь через стены ветров кружащих, то попадешь к людям, которые только любят и не знают ни вражды, ни злобы. Но у тех людей по одной ноге, и - каждый отдельно - они не могут двигаться, но они любят и ходят обнявшись, любя. Когда они обнимутся, то могут ходить и бегать, а если они перестают любить, сейчас же перестают обниматься и умирают. А когда они любят, они могут творить чудеса».

Достаточно концентрированное и обобщенное воспоминание о Золотом веке на севере Евразии сложилось и в древнеиндийской мифологии. Никогда не переставали удивлять слушателей устных преданий подробности о волшебной Стране счастья, где «не было ни болезней, ни обмана, ни зависти, ни плача, ни гордыни, ни жестокости, не было ссор и нерадивости, вражды, обид, страха, страданий, злобы и ревности». Страна изобилия и счастья однозначно связана в представлении прапредков индийцев и других индоевропейцев с Полярной горой Меру - обители первотворца Брахмы и первоначального места пребывания других индийских богов. Вот как описывается благословенная полярная прародина и царящий там Золотой век в 3-й книге «Махабхараты», носящей название «Араньякапарва» («Лесная»):

«На тридцать три тысячи йоджан (раскинулась) золотая гора Меру, царица гор. Здесь (расположены), о Мудгала, сады Богов - Нандана и другие благодатные места отдохновения праведников. Там нет ни голода, ни жажды, ни усталости, нет страха холода или жары, не бывает ничего неблагого или такого, что вызывает отвращение, нет никаких болезней. Всюду там веет нежными ароматами, всякое прикосновение приятно. Отовсюду там, о мудрец, льются звуки, чарующие душу и слух. Здесь нет ни печали, ни старости, ни тревог, ни страданий».

Не правда ли, приведенный отрывок нам что-то напоминает? Ну конечно же, описание Плинием Старшим счастливой жизни гиперборейцев! Некоторые обороты совпадают почти текстуально!

Cогласно представлениям индоариев, которые сформировали ядро своей идеологии на полярной прародине, владыкой Севера и хранителем традиций Золотого века является бог богатства Кубера. Одновременно он является и властелином подземного царства. Первоначально Кубера никаким богом даже и не был. К сонму бессмертных небожителей его причислили за подвижническую жизнь и благочестие. С тех пор Кубера и стал стражем Севера. На отрогах Вселенской горы Меру. Кубера владел райским садом, но предпочитал жить под землей, где скопил несметные богатства. Кстати, имя древнего бога Севера созвучно с именем саамского исполина Куйвы, чье стометровое наскальное изображение вознеслось над священным Сейдозером в самом центре Русской Лапландии, где недавно были обнаружены материальные следы и памятники, восходящие к гиперборейским временам. <...>

* Вопрос о моногенезе языков и культур мира неоднократно затрагивался мной в предыдущих публикациях и, в частности, в книгах «Тайны русского народа» и «Загадки Русского Севера». К ним и отсылаю всех, кого заинтересует данная проблема. - Прим. автора.

В.Н.Дёмин, доктор философских наук

На этом заканчивается 26-я глава трактата Плутарха. Далее пришелец с Запада рассказывает о подземных богинях, о посмертной судьбе души, и Сулла, излагающий его речь, уже не возвращается к заморскому материку и острову Огигия.

Миф Плутарха давно привлек к себе внимание. Еще в XVI столетии его толковали Иоганн Кеплер и Абрахам Ортелий, причем «Великую сушу» считали ясным указанием на Североамериканский континент. В конце XIX - начале XX столетия была совершена попытка более четкой привязки к географической карте земель, о которых идет речь в мифе. В. Крист полагал, что сообщение Плутарха является свидетельством о посещении побережья Северной Америки греческими торговцами через Исландию, Гренландию и Баффинову землю. В таком случае с «заливом, не меньшим, чем Меотида» может быть отождествлен Гудзонов залив. Чуть позже Г. Майер утверждал, что указание на Карфаген совсем не случайно. По его мнению, источником для Плутарха стали «периллы» карфагенских моряков, доплывавших до Мексиканского залива. «Островом Кроноса», согласно Майеру, может быть названа Скандинавия, которая на ряде древних карт действительно изображается в виде острова.

И Крист, и Майер были подвергнуты жестокой критике. Действительно, их толкования Плутарха грешили общим недостатком - вольным обращением с приводимыми греческим автором сведениями. Взглянув на географическую карту, мы легко убедимся, что широта Каспийского моря, на котором лежит залив «Великой суши», не является широтой Мексиканского или Гудзонова заливов. Гренландия и Исландия, при всей суровости их климата, еще могут претендовать на статус описываемых Плутархом островов, но уж никак не Баффинова земля. К тому же ни одна из перечисленных территорий не обладает тем мягким климатом, который свойственен «острову Кроноса».

Однако, раскритиковав Криста и Майера, историки выплеснули из ванны вместе с водой и дитя. Современная наука убеждена, что Плутарх всего лишь создал вариант «географического романа», источником которого стали кельтские и германские предания о священных северных островах, а также платоновский «миф об Атлантиде».

Давайте еще раз присмотримся к тому, что пишет Плутарх. На расстоянии пяти дней плавания от Британии к западу от нее лежит архипелаг из четырех островов. Они расположены на равном расстоянии друг от друга и являются как бы широким островным мостом, соединяющим территорию Британии с противолежащей сушей. Расстояние в пять дней пути - это от восьмисот до тысячи с небольшим километров (в зависимости от погоды, направления ветров, течений). Если добавить «пять тысяч стадий», то получается, что от «Великой суши» Британию отделяет порядка двух тысяч километров.

Острова эти расположены не на одной широте. Те из них, на которые паломники попадают первыми, находятся где-то в районе Полярного круга, причем они омываемы одним из рукавов Гольфстрима, так как Плутарх нигде не говорит о холодном климате. Южный остров расположен в зоне умеренно теплых ветров и течений.

О необычности этого острова, «острова Кроноса», говорил и позднеримский поэт и географ Авиен:

«А дальше в море лежит остров; он богат травами и посвящен Сатурну. Столь неистовы его природные силы, что если кто, проплывая мимо, приблизится к нему, то море у острова взволнуется, сам он сотрясется, все воды вздымаются, глубоко содрогаясь, в то время как остальная часть моря остается спокойной».

Плутарх, говоря о расстоянии до островов и «Великой суши», явно подсказывает нам, что они доступны для путешественника. Препятствием является не расстояние, а мутные воды морей, омывающих острова с запада, а также испытания-приключения, которые приходится претерпеть пилигримам, отправляющимся туда. Интересно, что «европеец» должен, по идее, был бы добраться до островов без труда. Но это кажется лишь при первом взгляде на карту Атлантики. Нельзя забывать о течениях! Благоприятное для тех, кто плывет с востока, течение (так называемое Северо-экваториальное) направляет путешественников в сторону более южных широт. Именно поэтому трансатлантические плавания времен XV–XVI веков выводили европейцев в район Карибского бассейна и к берегам Южной Америки. Севернее, по направлению к Британским островам, идет поток Гольфстрима, который препятствует прямому плаванию к побережью нынешних США и Канады. Названные течения представляют собой своего рода кольцо (точнее - овал), причем его центр, являющийся одновременно «мертвой зоной», находится на западе - юго-западе от Азорских островов.

Следовательно, у Плутарха говорится о вполне правдоподобной ситуации, до настоящего момента наблюдающейся в Атлантическом океане: с острова Огигия в Европу попасть было легче, чем из Европы на Огигию.

Точнее, нужно сказать следующее: путь на священные острова, о которых повествует у Плутарха чужеземец, оказался кружным. Вначале предки греков, вместе с Гераклом, добрались до «Великой суши» и лишь затем - на архипелаг.

Очередная вольность «романиста» Плутарха?

Или же за этим сообщением кроется реальность?

Прежде всего, о каком из путешествий Геракла может идти речь? Античные греки и римляне считали, что Геракл - единственный из героев, который обошел весь мир. Если Плутарх принадлежал к сторонникам «континентальной» географической модели, то есть если он считал, что океан, омывающий ойкумену, охватывается, в свою очередь, сушей, то «его» Геракл должен был бы побывать и там.

Словам чужеземца могло бы соответствовать десятое странствие Геракла: похищение им знаменитых коров Гериона, царя полулегендарного царства Тартесс, расположенного на юго-западе Иберийского полуострова. Сами коровы паслись на острове Эрифия, расположенном столь далеко в океане, что Геракл, как утверждает Аполлодор, достиг его лишь при помощи золотого челна, подаренного герою Гелиосом, богом Солнца.

Тартесс, государство, основанное около XI века до н. э., об истории которого до проникновения туда финикийских поселенцев нам неизвестно практически ничего, для греков был олицетворением легендарных земель, лежащих где-то далеко на западе. Неудивительно, что многие из «атлантологов» отождествляют Атлантиду с Тартессом, хотя ни географически, ни археологически, ни исторически это отождествление не выдерживает критики.

В случае предания, рассказанного Аполлодором в его «Мифологической библиотеке», «Тартесс» означает - «где-то далеко на западе». Царь Герион, охранявший своих коров, имел более чем странный вид: у него было три туловища, сросшихся в пояснице, три головы и шесть рук. Благодаря этому он мог справиться с любым из людей. Вызвав Геракла на поединок, Герион тем не менее погиб, ибо герой пронзил все его туловища одной стрелой.

Не являются ли три туловища Гериона напоминанием о трех вершинах гор Атлантиды? Или же число три имеет прямое отношение и к острову, на котором пасутся знаменитые коровы? Буквально его название (Эрифия) обозначает по-гречески «красный», что может быть связано с местоположением острова - там, где солнце заходит за горизонт, там, где мы видим вечернюю зарю (!). Однако так же зовут, согласно Аполлодору, одну из трех сестер-«гесперид» («вечерних» или, что то же самое, «западных»), дочерей древнейшей богини Никты (Ночи) - Эгла, Гесперетуза и Эрифия. Они живут в саду на дальнем западе, охраняя яблоки вечной молодости. Целью следующего, одиннадцатого странствия Геракла (и вновь на запад, к краю земли!) стали именно эти яблоки.

Об островах Гесперид говорил античный писатель Помпоний Мела (I в. н. э.), который в 10-й главе своего сочинения «О положении земли» упоминает о них следующим образом: «Против выжженной солнцем части побережья лежат острова, принадлежавшие, по рассказам, Гесперидам».

«Выжженная часть побережья» - берег к югу от Марокко, хотя, возможно, Мела имеет в виду все западные склоны Атласа (он особенно не заботился о точности географических описаний). Острова Гесперид упоминал и Плиний Старший.

Греческая мифология, правда, помещала «сад Гесперид» на северо-западе Африки, у подножия Атласа, однако причиной этого, вероятно, стало более позднее предание о том, что Геракл, дабы одолеть Атланта, показал ему голову Горгоны и превратил в гору Атлас. Если это предание действительно не является всего лишь сказкой о происхождении названия крупнейшей горы в известной грекам части Африки, то первоначально Геспериды могли быть связаны с чудесным архипелагом (или землей), находящимся где-то на западе, за Гибралтарским проливом.

К Атласу-Атланту, между прочим, имеет прямое отношение и гомеровский остров Огигия! Среди вероятных родителей нимфы Калипсо, жившей на нем, античные мифологи называют Атланта!

Можно сделать вывод, что все эти предания говорят об одном - о землях, лежащих в Атлантике, на которых побывали Геракл и, судя по Плутарху, его спутники. Несмотря на то что в рассказе Аполлодора речь идет о путешествии героя в одиночку на челне Гелиоса, мы знаем, что «постфактум» античные мифологи всегда наделяли его спутниками. Так что за десятым и одиннадцатым подвигами Геракла могла стоять память о странствиях к противолежащим берегам океана.

Согласно Аполлодору, по пути на остров Эрифия Геракл установил на берегах Гибралтарского пролива две каменные стелы - «Геракловы столпы», которые являются границами Африки и Европы. Однако они являются границами и средиземноморского мира - «ойкумены» ранних греков. За их пределами лежит другой мир, в котором смог побывать лишь один герой - Геракл…

Или Мелькарт?

Вспомним, Сулла ведет повествование от лица чужестранца, который надолго остановился именно в Карфагене, где ему удалось раскопать некие пергаменты, и т. д. В рассказе Плутарха Карфаген появляется неслучайно. Мы уже знаем, что именно финикийцы и их преемники карфагеняне совершали регулярные плавания в Атлантике. Мелькарт, бог-владыка знаменитого города Тира, являлся также покровителем мореплавания и путешествий. Греки с присущей им непринужденностью отождествили своего героя-полубога Геракла с богом Мелькартом, но позже это отождествление приняли и карфагеняне! Геракловы столпы именовались также Столпами Мелькарта, и их создатель был именно тем существом, которое далее всего проникло на запад.

Обратим внимание на еще одно проявление «финикийского следа» в рассказе Плутарха. Название «Огигия», видимо, означало «Древняя». Но Огигом, по одной из версий происхождения Фив (греческих, а не египетских), звали отца Кадма, основателя этого города. Между тем Фивы, несмотря на свое географическое местоположение (в Средней Греции), считались самым «восточным» из всех греческих городов. Кадм явился в Грецию из Финикии, ему приписывалось создание греческого алфавита (действительно возникшего из финикийского письма), археологически зафиксированы древние связи с финикийскими городами именно этого района Греции. Даже во время греко-персидских войн Фивы выступили в союзе с Ксерксом и сражались против эллинского ополчения. Не является ли «Огигия» финикийским названием?

Но тогда можно говорить о «доисторических» (с точки зрения греков, для которых все, что происходило до Троянской войны, имело легендарный характер) путешествиях финикийцев и об «исторических» путешествиях карфагенян на запад, во время которых, плывя на запад, они, благодаря Северо-экваториальному течению, склонялись к юго-западу и достигали огромного залива - Мексиканского! Именно их потомки могли оставить «семитические черты», которые неожиданно встречаются в изображениях некоторых мезоамериканских культур. Эти же поселенцы могли совершать и обратные трансатлантические путешествия, будучи выносимы Гольфстримом на острова архипелага, изображенного Плутархом и являвшегося остатками земель Атлантиды. Их плавание сдерживали мелкие, илистые от недавно опустившейся земли воды, и уже поэтому такие паломничества являлись испытанием.

Зато от Огигии, находившейся, разумеется, на совершенно иной широте, чем Мексиканский залив, однако к западу от Британских островов, некоторые из паломников могли возвращаться на свою «историческую родину». Таким образом, указание Плутарха на «широту Каспийского залива» нас не должно смущать. Повторяю: Геракл/Мелькарт или реальные финикийские путешественники оказывались на юго-западе (в Мезоамерике), плывя на запад. Точно так же они оказывались на северо-востоке (в Британии), плывя на восток. Плутарх не занимается выяснением широты земель, о которых рассказывает, зато он точен с точки зрения направления, в котором могли совершаться трансатлантические плавания. Примером такого отношения к географии могут быть римские «дорожники», в частности - знаменитые Певтингеровы таблицы, где ориентация по сторонам света принесена в жертву направлению движения (прямо, направо или налево) и продолжительности пути.

Остается одно «тонкое место» - расстояния, которые указывает Плутарх. Мексиканский залив удален от Британии куда дальше, чем сообщает нам Плутарх. Но, быть может, в данном случае и не следует ожидать от Суллы точных сведений? Во-первых, речь идет именно о возможности совершить такое путешествие. Во-вторых, «пять тысяч стадий от Огигии» в реальности оказываются для путешественников с Великой суши крайне длительным и тяжелым испытанием - едва ли паломники, оказавшиеся в «илистых водах», могли определить точную протяженность пути…

Финикийские монеты на острове Корву

Сохранились признанные даже критически настроенным научным миром свидетельства о том, что финикийские моряки совершали плавания по Атлантическому океану и совсем не испытывали комплексов по поводу его просторов. Одно из них связано с именем шведского ученого Иоганна Подолина, сообщавшего о своей беседе с испанским нумизматом Энрике Флоресом. Последний рассказал Подолину о том, каким образом в его руки попали редчайшие карфагенские монеты. Вот этот текст:

«В ноябре месяце 1749 года, после нескольких дней шторма, морем была размыта часть фундамента одного разрушенного каменного строения, стоявшего на берегу острова Корву. При этом был обнаружен глиняный сосуд, в котором оказалось множество монет. Вместе с сосудом они были принесены в монастырь, где монеты были розданы собравшимся любопытным жителям острова. Часть этих монет была послана в Лиссабон, а оттуда позднее патеру Флоресу в Мадрид.

Каково общее количество монет, обнаруженных в сосуде, а также сколько из них было послано в Лиссабон - неизвестно. В Мадрид попало девять штук, а именно, две карфагенские золотые монеты, пять карфагенских медных монет, две киренские монеты из того же металла.

Патер Флорес подарил мне эти монеты во время моего посещения Мадрида в 1761 году и рассказал, что вся находка состояла из монет того же сорта, что эти девять, и что эти монеты были отобраны как лучше сохранившиеся. Что монеты частично карфагенского происхождения, частично из Киренаики - это безусловно. Они не являются особо редкими, за исключением двух золотых.

Живительно, однако, то, в каком месте они были найдены. Известно, что Азорские острова были впервые открыты португальцами во времена Альфонса V. Нет никаких оснований предполагать, что кто-либо закопал там эти монеты в более позднее время. Следовательно, они должны были попасть туда с какими-либо пуническими кораблями. Я не решаюсь, однако, утверждать, что эти корабли попали туда преднамеренно. Их могла с таким же успехом отнести туда буря.

Карфаген и некоторые мавританские города посылали свои корабли через Гибралтарский пролив. Известна экспедиция Ганнона к западному побережью Африки. Один из таких кораблей мог быть отнесен постоянным восточным ветром к острову Корву. Фариа говорит в своей «Истории Португалии», что португальцы, которые первыми прибыли на эту землю, нашли на горе конную статую, указывавшую правой рукой на запад. Статуя стояла якобы на каменном пьедестале, который весь был испещрен неизвестными буквами. Этот памятник был разрушен, что представляется большой потерей. Причиной разрушения была слепая ярость, ибо предполагали, что то была статуя языческого идола. Статуя подтверждает мое мнение, что острова посещались карфагенянами и финикиянами не только случайно или в результате того, что буря относила туда их корабли; видимо, они там прочно обосновались. Нельзя ведь предположить, что корабль, посланный с разведывательными целями, имел на борту упомянутый памятник. Следует скорее заключить, что финикияне отправились туда на одном или на нескольких кораблях, совершили одно или несколько путешествий, что им понравилась эта земля и они поселились там, основав колонию… Возможно также, что карфагеняне, известные своей предприимчивостью в торговле и мореплавании, с этого острова организовали экспедицию на запад и что статуя, указывающая на запад, связана с этой экспедицией. Возможно, что бури, землетрясения и извержения вулканов вызвали большие разрушения на этом острове и явились причиной того, что жители покинули его…»

Ученый мир признает, что находка на Азорах карфагенских монет является свидетельством посещения этих мест пунами (карфагенянами). Однако у современных исследователей вызывает сомнения история о статуе и о процветающей колонии на островах.

Однако, на мой взгляд, тот факт, что монеты были обнаружены в глиняном сосуде, - несомненное доказательство регулярных посещений карфагенянами Азор! Давайте рассуждать последовательно. Как рассказывает Подолин, обнаружили клад в фундаменте некоего старинного здания, то есть горшок когда-то был закопан на месте, где затем португальцы возвели свои постройки. Однако путешественники, случайно прибитые к берегам Корву, едва ли стали бы делать подобного рода тайники. Их стремлением было бы вернуться на родину или, в случае кораблекрушения, устраиваться на острове - но не прятать монеты!

Известно, что клады монет обнаруживают либо в захоронениях вождей или просто значительных людей древности, либо на пересечениях торговых путей (именно этим вызвано обилие серебряных арабских монет в таких «диких» даже с точки зрения Средневековья районах, как среднее и верхнее течение Волги: здесь проходили важнейшие торговые пути). Причиной появления кладов могла быть и внешняя угроза: грабители, завоеватели. Но, так или иначе, монеты в горшках закапывали лишь там, где люди обитали (или бывали) регулярно!

Отсюда не может не следовать, что на Азорах существовала карфагенская колония или, по крайней мере, стоянка для судов. Но зачем был нужен карфагенянам этот форпост, расположенный посреди Атлантики? Азорские острова с их скудными (в настоящий момент) природными ресурсами и относительно суровыми условиями едва ли могли привлечь практичных мореплавателей-пунов. Остается три возможных объяснения этого клада. Или в древности ситуация на Азорах было иной, чем сейчас, или неподалеку от Азор находились остатки Атлантиды - те легендарные острова изобилия, о которых особенно много будет говориться в Средние века, или же с Азор карфагенские корабли отправлялись дальше - в Мезоамерику!

Особого рассмотрения требует сообщение о конной статуе, разрушенной португальцами. Обратите внимание: ни Подолин, ни, вероятно, Флорес не сомневались в рассказе историка Фариа. Именно история о разрушении статуи стала для шведского ученого поводом для рассуждений о характере и судьбе карфагенской колонии. Вообще, в Средние века очень многие географические работы и карты упоминают о подобной статуе, находящейся где-то на западе, на рубеже известных земель. Как полагали, она имела задачей предупредить об опасностях дальнейшего плавания по Атлантике (в одной арабской рукописи, например, утверждается, что статуя грозит путешественнику смертью в песках, среди которых тот оказывается, заплыв в океан слишком далеко). Подобные упоминания встречаются вплоть до начала эры великих открытий. Отметим хотя бы карту Пицигано, составленную в 1367 году, где к северо-западу от Пиренейского полуострова изображен Геракл, предостерегающе поднявший руку. Разночтение в трактовке этой статуи (предостерегает путешественников или, наоборот, направляет) пугать не должно. Все зависит от тех установок, с которыми создатель карты или географического описания упоминал о ней. Поскольку очень многие в Средние века боялись Атлантики, Геракл превратился в стража западной стороны горизонта.

Как и в ряде других случаев, рассказы о статуе вызывают «здоровый скептицизм» у историков, напоминая им «байки» о стене, защищающей восточные народы от Гога и Магога, и тому подобное. Доказательством, что подобного сооружения вообще не существовало, для них является тот факт, что более поздние путешественники не обнаружили ее.

А может быть, все-таки обнаружили? И сообщение Фариа является свидетельством о ее горькой судьбе? Уничтожение в Афганистане колоссальной статуи Будды, свидетелями которого все мы были, тоже может породить у историков XXV столетия скептические усмешки - если они, к примеру, станут еще более язвительно относиться к сообщениям средств массовой информации рубежа тысячелетий, чем мы с вами. Можно даже предположить, какова будет аргументация гиперкритически настроенных авторов, которые постараются доказать, что достоверных свидетельств о существовании в древней Центральной Азии буддизма наука XXV века предоставить не может, а значит, и статуи не было!

Исчезновение рассказов об изображении Геракла может быть связано не с тем, что европейцы наконец-то преодолели страх перед западным океаном, поняли, что на самом деле бояться нечего, и нигде не обнаружили мистического колосса, а с тем, что португальцы попросту его уничтожили!

Подтверждение гипотезы Подолина можно обнаружить в пятой книге обширной «Исторической библиотеки», принадлежащей перу замечательного греко-римского историка I века до н. э. Диодора Сицилийского:

«Ближе к Африке в просторах Океана на запад от Ливии лежит превеликий остров. Земля на нем плодородна, хотя и гориста. Ее орошают судоходные реки. Рощи там изобилуют различными деревьями, а бесчисленные сады полны плодов…

В гористой части страны полно лесов, в которых встречаются самые разные плодовые деревья. На острове масса родников, воды которых не только утоляют жажду, но и укрепляют здоровье. Для охоты там имеется в изобилии всякого рода звери, наличие которых делает пиры веселыми и богатыми. Омывающее остров море полно рыбой… а климат очень благодатен.

Прежде остров этот из-за отдаленности от прочего света был неизвестен. Открыли его случайно. Финикийские купцы еще в древности плавали по морям. Поэтому они основывали свои поселения не только в Ливии, но и на западе от Европы. Поскольку удача сопутствовала им, они отправились и за Геракловы столпы, в море, которое они назвали Океаном. А прежде вблизи Столпов, возле пролива, на полуострове в Европе построили город Гадес, в котором возвели великолепный храм в честь Геракла (Мелькрата), где по финикийскому обычаю совершали жертвоприношения. Храм этот, как и раньше, считается местом священным, так что даже знатные римляне, прежде чем начинать важные дела, давали здесь обеты и после благополучного исхода своих предприятий исполняли их. Однажды финикийцы, уже зная пространства за Столпами и проплывая мимо Африки, были занесены бурей далеко в Океан и пристали к тому острову. Разузнав о благополучии этого края, они поведали о нем и другим. Поэтому даже тирренцы, являясь прекрасными мореходами, собирались обосноваться там же. Но им воспрепятствовали в этом карфагеняне…»

Понятно, что речь идет не об Атлантиде. Однако описание острова, обнаруженного финикийскими мореплавателями, никак не напоминает Азоры - в их современном виде. Может быть, Диодор имеет в виду Канарские острова? Но и здесь возникает вопрос: отчего этот историк пишет об острове, а не об островах?

Предположения Иоганна Подолина о карфагенской колонии имеют основания еще и потому, что карфагеняне действительно вели активную колонизацию Атлантики.

Путешествие Ганнона

Вот что рассказано в так называемом «Перипле Ганнона»:

«Отчалив и выехав за Столпы, мы плыли два дня и потом основали первый город, который назвали Фимиатирием; при нем была большая равнина. Затем, направившись к западу, прибыли к Солоенту, ливийскому мысу, покрытому густым лесом. Здесь, основав храм Посейдону, снова двинулись на восток на полдня пути, пока не пришли к озеру, расположенному недалеко от моря и наполненному многочисленным и высоким тростником. Были тут и слоны и много других животных, которые паслись. Мы поплыли вдоль озера на день пути и населили приморские города, называемые Карпконтих, Гитта, Акра, Мелитта и Арамвий. Отплыв отсюда, мы прибыли к большой реке Ликсу, текущей из Ливии. У нее ликситские номады пасли стада; у них мы пробыли некоторое время как друзья. За этими живут негостеприимные эфиопы, населяющие землю, полную зверей и перерезанную большими горами, из которых, как говорят, вытекает Лике; у гор же живут люди разнообразных типов, называемые Троглодитами: ликситы говорят, что они в беге быстрее лошадей. Взяв у ликситов переводчиков, мы поплыли вдоль пустыни на два дня к югу, а затем на день к востоку. Там нашли мы внутри залива небольшой остров, пяти стадий в окружности. Его мы заселили, назвав Керной. Мы заключили, что он лежит соответственно Карфагену: путь от Карфагена до Столпов равняется пути от них до Керны. Отсюда, проплыв мимо большой реки по имени Хрет, мы прибыли к озеру, на котором было три острова, больших Керны. Отойдя от них на день пути, мы прибыли к концу озера, над которым высились громадные горы, полные диких людей, одетых в звериные шкуры; бросая камни, они отгоняли нас, препятствуя высадиться. Плывя отсюда, мы прибыли к другой реке, большой и широкой, полной крокодилов и гиппопотамов. Вернувшись отсюда, снова прибыли в Керну. Отсюда поплыли на юг и через 12 дней прошли мимо земли, которая была вся заселена эфиопами, бежавшими от нас и не ожидавшими нас. Язык их оказался непонятен и для бывших с нами ликситов. В последний день причалили к большим лесистым горам. Стволы деревьев были разнообразны и душисты. Проплыв мимо них два дня, мы очутились в неизмеримом морском заливе, на обоих берегах которого была равнина. Отсюда ночью мы заметили по всем направлениям с промежутками сверкающие огни, то больше, то меньше. Запасшись водой, плыли дальше пять дней вдоль земли, пока не прибыли в большой залив, который, по словам переводчика, называют Южным Рогом. В нем оказался большой остров, а на острове - соленое озеро, а на озере - другой остров. Сюда мы причалили, но целый день ничего не видали, кроме леса, а ночью много зажженных огней; слышали звук флейт, кимвалов и тимпанов и сильные крики. Нами овладел страх, и прорицатели велели оставить остров. Поспешно отплыв, мы прошли мимо знойной страны, полной благовоний. Из нее громадные огненные потоки вливались в море. Страна недоступна вследствие жара. Поспешно мы отплыли оттуда в страхе. Носились мы четыре дня и ночью увидали землю, полную пламени. В средине был весьма высокий огонь, больший, чем другие; казалось, что он касался звезд. Днем это оказалось высочайшей горой, называемой „Феон Охема“ (греч. «Колесница богов»). Чрез три дня, проплыв пламенные потоки, мы прибыли в залив, называемый Южным Рогом. В глубине залива находился остров, полный диких людей. Более многочисленны были женщины, с телами, покрытыми шерстью; переводчики назвали их гориллами. Мужчин мы преследовали, но не могли поймать - они все убежали, цепляясь за скалы и защищаясь камнями. Трех женщин мы захватили, но они, кусаясь и царапаясь, не захотели следовать за теми, кто их вел. Убив пленниц, мы сняли с них шкуры и привезли их в Карфаген. Дальше мы не плавали: у нас не хватало припасов».

Описание путешествия Ганнона - одна из самых ярких страниц в истории географических открытий древнего мира - известно нам лишь благодаря рукописи X века, однако краткие упоминания о нем можно найти у таких мэтров античной науки, как Арриан (в его «Индии») и Плиний Старший («Естественная история»). Путешествие это было совершено во времена расцвета колониальной карфагенской державы, за столетия до разрушительных войн с Римом и, видимо, еще до того, как греки из Массилии (Марселя) и Сиракуз стали серьезными торговыми и военными соперниками пунов. В XX столетии путешествие Ганнона стали относить к десятилетиям перед битвой близ Гимеры (480 г. до н. э.), когда греческому сиракузскому тирану Гелону удалось разгромить огромное карфагенское ополчение, перебив несколько десятков тысяч пунов (в античных источниках называется умопомрачительная цифра в 300 000 человек). Ганнон совершил путешествие в ту эпоху, когда Карфаген еще «распирало» от избыточного населения - ничем иным не объяснить цифру в 30 000 мужчин и женщин, которые участвовали в этой экспедиции.

Цель путешествия Ганнона - основание колоний Карфагена за Геракловыми столпами - показывает, что пуны имели неплохое представление об Атлантике и об экономических перспективах таких колоний. Ни греки, на финикийцы, ни карфагеняне не создавали новых городов в совершенно неизвестных им регионах. «Пойти туда, не знаю куда» могли бы только политические эмигранты, но нет сомнений, что экспедиция Ганнона являлась проектом, поддержанным карфагенским правительством.

Где побывал Ганнон?

Современные ученые считают, что он плыл вдоль ливийского (то есть африканского) берега на юг, затем, как сообщает Арриан, повернул на восток и вошел в Гвинейский залив. Именно там он встретил странные острова с солеными озерами, гору под названием «Колесница богов», «людей-горилл».

Однако для нас небезынтересно уже начало его пути. Основав на северо-западном и западном побережье современного Марокко несколько торгово-земледельческих поселений, он зазимовал на о. Керн. Где находился этот остров? Его пытались искать близ побережья Марокко, однако Ганнон дает ясное указание, что он находился на таком же расстоянии от Столпов, на каком от них лежит Карфаген. Следовательно, мы должны искать его южнее - либо близ побережья Западной Сахары (именно здесь географически находится точка, удаленная от Столпов на то же расстояние, что и Карфаген), либо же значительно южнее, так как вскоре после отплытия с Керна карфагеняне увидели большую реку, называвшуюся Хрет, а вслед за ней - озеро. Под это описание может подходить лишь район впадения в Атлантический океан реки Сенегал, наносы которой образуют длинную косу, простирающуюся на десятки километров с севера на юг. Поскольку береговая линия меняется с течением времени, во времена Ганнона за косой, быть может, существовало несколько крупных островных массивов, - поэтому карфагенский мореплаватель и говорил об озере с островами.

Следующим «претендентом» на роль реки Хрет могла бы стать полноводная в нижнем течении Гамбия, однако непонятно, где тогда искать озеро с обширными островами на нем.

Но самое загадочное заключается в другом: ни в одном, ни в двух, ни в пяти днях пути к северу от Сенегала или Гамбии нет острова, который мы могли бы отождествить с Керном!

Ученые пытаются выйти из очередного затруднительного положения, полагая, что Керн - это один из островков близ северо-западного побережья Марокко (что противоречит удаленности его от Геракловых столпов), либо же отождествляя его с каким-либо из Канарских островов (а это невероятно, так как до прибытия к Керну Ганнон не удалялся от берега; к тому же карфагеняне знали о Канарских островах). Таким образом, Керн - таинственным образом исчезнувший остров, не оставивший никакого следа в водах близ африканского побережья…

Если, конечно, Ганнон плыл вдоль африканского побережья!

Есть несколько вещей в его описании, которые ставят под сомнение «смелую» гипотезу о том, что суда карфагенян проникли вдоль побережья Гвинейского залива до вулканической горы Камерун («Колесницы богов»).

«Неизмеримый морской залив», о котором пишет Ганнон, еще один залив, именуемый «Западным Рогом», наконец, «Южный Рог» - все это не похоже на побережье Гвинейского залива. Последний столь обширен, что вообще не мог бы быть воспринят древними мореплавателями как залив. Бухты же, имеющиеся здесь в большом количестве, едва ли дотягивают до статуса заливов. С другой стороны, дельты многих полноводных рек между Сенегалом и Камеруном почему-то оказались не отмечены в отчете Ганнона - в том числе и бескрайняя дельта Нигера.

Не отождествим ни с чем, известным нам, и остров, который Ганнон и его спутники обнаружили в Западном Роге. В районе Гвинейского залива вообще нет островов, посреди которых имелись бы соленые озера, имеющие собственные острова. Звуки флейт, кимвалов, тимпанов, которые слышали карфагеняне, намекают на какое-то священнодействие, происходившее в этом месте. Нужно учитывать и то, что те же самые звуки для античного человека могли сопровождать явление какого-либо бога: например, Диониса или Пана. На острове с солеными озерами совершалось нечто чудесное, а потому таинственное и даже страшное. Панический страх, охвативший путешественников, по древним представлениям вызывался близостью божества, причем совсем не дружелюбной.

Описание извержения вулкана Камерун, которое видят во фразах, следующих сразу за рассказом об острове с солеными озерами, также не вполне ясно. Что за землю, полную благовоний, но недоступную из-за жары, увидели карфагеняне? Описание огненных потоков, стекающих из нее в море, явно не относится к извержению вулкана. Лишь через четыре дня путешественники заметили землю, «полную огня» (то есть пожаров, вызванных лавой), и «Колесницу богов». Может быть, Ганнон видел пожары, которые до настоящего времени устраивают во время охоты жители некоторых прибрежных территорий Западной Африки с целью выгнать зверей из мангровых зарослей? Но рассказ о том, что огонь во время этих пожаров «стекал в море», являлся бы чрезмерной поэтической вольностью.

И кто такие «гориллы», за которыми охотились путешественники на острове в глубине Южного Рога? Гориллы не пользуются камнями для самообороны, да и Ганнон называет их «дикими людьми». Куда больше они похожи на йети - по крайней мере, описание в «Перипле Ганнона» очень близко описаниям, которые дают очевидцы «снежному человеку».

Убеждение ученых XIX–XX столетий, что главная проблема сводится к определению крайней южной точки на побережье Африки, которой достигли путешественники, является одним из проявлений научной «позиции страуса». Лучше голову - в песок, чем на отсечение научному обществу.

Названия заливов - «Западный Рог» и «Южный Рог» - вполне могут подразумевать наличие «Северного Рога» и «Восточного». Четыре имени, соотнесенные с четырьмя сторонами света, тогда указывали бы на остров, береговая линия которого была достаточно хорошо известна переводчикам, сопровождавшим Ганнона.

Но когда карфагенские корабли могли отдалиться от африканского побережья?

В тексте Ганнона есть одно любопытное место. После заселения острова Керн карфагеняне совершили два плавания. Первое - вдоль берега, именно тогда были обнаружены озеро с тремя островами (о нем я говорил выше), «другая река» и т. д. После этого Ганнон вернулся на Керн и предпринял еще одно путешествие. На этот раз - строго на юг. Однако если Керн находился где-то севернее Сенегала, то двенадцатидневное плавание на юг (при расстоянии в сто пятьдесят километров, которые могли за сутки пройти корабли под парусом) привело бы карфагенян на широту Гвинейского залива, но в сотнях километров от африканского берега!

Атлантида в Гвинейском заливе? Или следы обширной Атлантической суши, последние фрагменты которой опускались на человеческой памяти? Почему бы и нет! В пятистах километрах к западу от современной Либерии лежит обширное подводное плато, которое может быть остатком одного из таких фрагментов. Извержение же «Колесницы богов» являлось проявлением сейсмической активности, сопровождавшей затопление этой земли. Причем карфагеняне вполне могли обследовать восточные берега «гвинейской Атлантиды»; после первого возвращения Ганнона в Керн в тексте нигде не говорится, что он плыл на восток и что новооткрытые земли лежали по левому борту его судов! Зато, как мы видели, речь идет о пути на юг.

Не противоречит этой гипотезе упоминание «эфиопов», населяющих открытую карфагенянами землю. Атлантика с ее Атлантидами не разделяла, а соединяла континенты, образующие ее берега. Нет ничего удивительного в том, что негритянские племена жили на каких-то из ее поздних фрагментов. По крайней мере, только через посредство Атлантиды в Мезоамерику могли попасть африканцы, которые вызвали создание ольмеками знаменитых «негроидных» изваяний.

Предприимчивость финикиян (наследниками которых стали карфагеняне) подтверждается знаменитым и не подвергаемым сомнению их путешествием вокруг Африки.

Первое путешествие из Индийского океана в Атлантический

Более всего поражает, что финикийские мореплаватели совершили путь вокруг Африки в направлении, противоположном тому, в котором спустя две тысячи лет будут двигаться португальцы. Хотя течения как раз благоприятствуют пути из Индийского океана в Атлантический, а не обратному, однако предприятие неизвестных нам по именам финикийских мореплавателей так и не было повторено в «исторические» времена ни арабами, «исходившими» большую часть Индийского океана, ни индонезийцами, заселившими Мадагаскар.

Предоставляю слово нашим источникам - Геродоту и Страбону:

«Ливия, оказывается, кругом омываема водою, за исключением той части, где она граничит с Азией; первый доказал это, насколько мы знаем, египетский царь Неко. Приостановив прорытие канала из Нила в Аравийский залив, он отправил финикиян на судах в море с приказанием плыть обратно через Геракловы столбы, пока не войдут в северное [Средиземное] море и не прибудут в Египет. Финикияне отплыли из Эритрейского моря и вошли в южное море. При наступлении осени они приставали к берегу и, в каком бы месте Ливии ни высаживались, засевали землю и дожидались жатвы; по уборке хлеба плыли дальше. Так прошло в плавании два года, и только на третий год они обогнули Геракловы столбы и возвратились в Египет. Рассказывали также, чему я не верю, а другой кто-нибудь, может быть, и поверит, что во время плавания кругом Ливии финикияне имели солнце с правой стороны. Так впервые было доказано, что Ливия окружена морем. Впоследствии карфагеняне утверждали, что им также удалось обогнуть Ливию».

«Упомянув о тех, которые считаются объехавшими кругом Ливию, он [Посидоний ] говорит, что, по мнению Геродота, некоторые лица посланы были Дарием совершить это плавание».

Страбон (или Посидоний), судя по всему, перепутал персидского царя Дария с египетским фараоном Нехо II (в греч. произношении - Неко). Хотя мы увидим, что при ближайшем преемнике Дария, Ксерксе, будет совершена попытка обойти Африку - но уже в обратном направлении.

Нехо II, о котором идет речь в сообщении, правил в Египте в 609–595 годах до н. э. Он вел активную внешнюю политику, создал военный флот на Средиземном и Красном морях, пытался прорыть канал между Нилом и Красным морем. От такого энергичного государственного деятеля вполне можно было ожидать организации плавания вокруг Африки.

Вопрос состоит в другом - побудило ли к этому Нехо царственное любопытство или же египтяне (и финикийцы) знали, что Африку можно обогнуть?

Любой проект подобного рода основан по крайней мере на географической гипотезе. Колумб искал на западе прямой путь в Индию, хотя и ошибся в расчетах при определении расстояния до нее. Магеллан обнаружил пролив, названный позднее в его честь, потому, что карты начала XVI века предполагали наличие такого пролива.

Египетская цивилизация кажется нам заключенной, законсервированной в течение нескольких тысячелетий тесными рамками долины Нила. Подобная картина соответствует господствовавшему более столетия восприятию жителей древних цивилизаций как неисправимых провинциалов, не видящих ничего далее своего носа. Однако астрономические наблюдения египтян или вавилонян доказывают, что это совсем не так. Астрономия и география не являются дисциплинами, противостоящими друг другу. Об этом свидетельствует уже древнейшее убеждение о тождестве того, что на небесах, тому, что на земле. Одно приводилось древним человеком в согласие с другим.

Хотя мы знаем из письменных источников лишь о нескольких путешествиях египтян (например - знаменитое плавание царицы Хатшепсут в Пунт), есть немало свидетельств в пользу того, что исследовательские экспедиции, особенно вдоль побережья Красного моря и Восточной Африки, египтяне совершали еще во времена правлений первых династий объединенного государства, а возможно, и в «темные» столетия (или тысячелетия) неизвестной нам истории Египта, предшествовавшей его окончательному объединению на рубеже IV–III тысячелетий до н. э. Между тем любое исследование вызвано некой информацией, которую в данном случае египтяне могли получать от торговцев, этих безвестных первооткрывателей большей части земного шара, или же из архивов, унаследованных благодаря возможным «доисторическим» контактам с цивилизацией Атлантиды.

Во всяком случае финикийцы плыли, зная о возможности попасть к Геракловым столпам. К западу и юго-западу от последних их ожидали известные земли: финикийские владения в Иберии существовали уже несколько столетий.

Оставалось отдаться попутным (на всем протяжении плавания!) течениям и терпеливо ожидать, пока 25 000 км пути (!) останутся позади.

Способ путешествия, который применили финикийцы, использовавшие для плавания лишь летнее время, может быть связан не только со стремлением уберечь свои суда от зимних бурь, а также добыть пропитание на будущий год, но и с желанием разведать земли, мимо которых они плыли - прежде всего с точки изучения их экономических и торговых возможностей.

Чтобы завершить тему путешествий финикийцев, приведу еще одно свидетельство об их активности в водах Атлантики.

Земля под запретом

«Говорят, что по ту сторону Столбов Геракла карфагеняне обнаружили в океане необитаемый остров, богатый множеством лесов и судоходными реками и обладающий в изобилии плодами. Он находится на расстоянии нескольких дней пути от материка. Но когда карфагеняне стали регулярно посещать его и некоторые из них из-за плодородия почвы поселились там, то власти Карфагена запретили плавать туда под страхом смерти. Они истребили всех поселенцев, чтобы весть об острове не распространилась и толпа не могла бы устроить заговор против них самих, захватить остров и лишить [власти] карфагенян счастья владеть им».

Вновь, как и во фрагментах Диодора Сицилийского или Подолина, говорится о колонии (в данном случае - карфагенян) посреди Атлантики. Это сообщение в большей степени, чем какое-либо из иных, можно соотнести с Канарами или Мадейрой. Мадейра здесь даже предпочтительнее, так как на Канарах имелось население, а Псевдо-Аристотель не сообщает о нем. Внушает сомнения только упоминание судоходных рек. Даже при скромных требованиях античных кораблей к речному судоходству пригодных для него потоков нет ни на Мадейре, ни на Канарах. Остается предположить только, что речь все-таки идет либо о ныне не существующем острове, либо же о земле, частью которой в то время была Мадейра и которая опустилась под воду во время растянувшейся на столетия и даже тысячелетия гибели остатков Атлантиды.

Особого внимания заслуживает утверждение о том, что карфагенские власти решили держать местонахождение острова в тайне. Такое впечатление, что дело здесь не только в желании сохранить свои доходы или уберечь город от резкого оттока населения. Карфагеняне столкнулись с чем-то, что заставило их ввести строжайшую цензуру на посещения новооткрытой земли. Возможно, это были следы Атлантиды, возможно же - источник информации, который оказался настолько важен, что власти города не пожалели собственных соплеменников… Можно строить одно предположение фантастичнее другого, отчаянно сожалея при этом, что карфагенские архивы исчезли после взятия города римлянами. Объем информации, которого мы оказались лишены, сравним с гибелью Александрийской библиотеки. Упорство Катона Старшего, твердившего о разрушении Карфагена, привело к тому, что целая культура была потеряна для современных исследователей. Семнадцать дней, в течение которых горел Карфаген после решения Римского сената проклясть и уничтожить саму память об этом городе, стали чем-то большим, чем акт мести за три длительные войны, чем предусмотрительное избавление от упорного торгового и политического соперника. В эти семнадцать дней погибла целая цивилизация.

Утрата архивов Карфагена тем более болезненна, что за полтора столетия до того были потеряны архивы Тира, одного из знаменитейших финикийских городов, взятого после тяжелой и кровопролитной осады Александром Македонским. Финикийские «библиотеки» вообще часто либо находились на грани гибели, либо гибли: ведь такие города, как Тир, Библ или Сидон, неоднократно оказывались под ударом иноземных завоевателей.

Я акцентирую на этом внимание прежде всего потому, что финикийцы, несомненно, были первой из средиземноморских наций, которую можно назвать морской. Существует странное заблуждение, рожденное открытием цивилизации Минойского Крита и кочующее из одной книги в другую - что именно критяне впервые проникли в Западное Средиземноморье и добрались до Геракловых столпов. Финикийские города (Библ, Берит, Сидон) по крайней мере на тысячелетие старше минойской цивилизации, и вели они морскую торговлю уже в начале III тысячелетия до н. э. В течение двух с половиной тысячелетий они были морскими «глазами» Египта. Недаром один из наиболее почитаемых и древнейших богов финикийцев Хусор-и-Хусас считался не только создателем ремесел и навыков, необходимых для цивилизованной жизни, но, в первую очередь, слыл первооткрывателем мореплавания! Военные армады для того и были нужны критским царям, чтобы вытеснять с торговых путей конкурентов (финикийских, а возможно, и карийских).

Итак, с утратой архивов Тира и Карфагена оказались потеряны и свидетельства о тех цивилизациях, с которыми финикийские, а затем пунические мореходы вступали в контакт или следы которых они обнаруживали. «Замок», на котором они долгое время (если не тысячелетия) держали Гибралтарский пролив, привел к тому, что греческая и римская культуры, ставшие родоначальниками современной Европы, оказались отрезаны от информации о землях на западе, а мы - о путешествиях, совершавшихся этим предприимчивым народом.

Все дело в том, что история - это сама цензура! Мы считаем, что она открывает нам прошлое в максимально возможном объеме, но забываем, что историк принадлежит к определенной культуре, которая пришла на место предыдущей, которая по-своему видит смысл происходящего и которая - в первое время по крайней мере - мало интересуется, что было с ее предшественницей. Культура должна созреть, прежде чем ее перестанут удовлетворять эпические предания, с которых начиналась история всех известных нам народов (Гомер у греков, «Махабхарата» у индусов, «Сага о Нибелунгах» у германцев и т. д.). Однако когда проходит время и начинает формироваться вкус к исследованию прошлого, свидетельства погибших цивилизаций указываются утраченными.

Каждая новая цивилизация начинает историю заново. Не просто переписывает, а именно начинает ! Так и поступили римляне по отношению к Карфагену. После 146 года до н. э. изменилась сама суть происходящего. Финикийско-карфагенская, или, другими словами, пуническая культура, в течение тысячелетий связывавшая огромный географический ареал как торговая в первую очередь сила, оказалась сметена «континентальной» империей римлян, выбравших для себя иной, греческий образец устроения жизни.

В результате «морской» период истории средиземноморского человечества был вычеркнут из анналов, и современный человек сталкивается со странной «исторической глухотой» догреческих и дорийских государств, которые, как кажется, не обращали внимания на бег времени и почти не интересовались миром вокруг них.

Однако «историческая глухота» Египта или Финикии - такое же заблуждение, как и их «географическая близорукость». Оно вызвано событиями III–II веков до н. э., приведшими к падению Карфагенской империи. Рукописи горят. Знания утрачиваются. А намеки на древние знания египтян или ассирийцев, которые нам дают сами же древние греки и римляне, воспринимаются как мифы и фантазии только по той причине, что они не вписываются в современный образ мировой истории!

Это почти инстинктивное отторжение, с которым справиться очень сложно. Особенно когда речь идет о «чистой» или «высокой» науке. Ведь именно то, что мы называем «наукой», является максимальным воплощением нашего видения мира, где все, противоречащее этому видению, понимается как ересь или безумие.

Как ни парадоксально, массовая культура в этом смысле легче смиряется с идеей, что могут быть и иные истории мира. В конце концов, Атлантида, Лемурия, Шамбала - это что-то чуждое (нам, нашему образу истории). А раз чуждое - значит, волнующее, пугающее, привлекающее к себе внимание. Человека, не изощренного в ученой методологии и не скованного ею, легче встряхнуть и сказать: «Подумай!»

Последователи Финикийцев

«Закрытость» сведений о возможных морских путешествиях была, конечно, не абсолютной. Когда гегемоном на всем Ближнем Востоке стала древнеперсидская держава, финикийцы, освобожденные вместе с иудеями царем Киром Великим из вавилонского пленения, стали верными помощниками персидских государей. Некоторые из описаний земли, которые мы находим в «Авесте», священной книге персов, исповедовавших зороастризм, наверняка составлялись с учетом сведений, сообщаемых финикийцами.

Но у нас есть и еще одно свидетельство о том, что персы пытались воспользоваться информацией своих новых подданных:

«Сатасп, сын Теаспия, из рода Ахеменидов, посланный объехать Ливию, не сумел этого сделать… он овладел насильно дочерью Зопира, Мегабизова сына, девственницей, за каковое преступление царь Ксеркс решил было распять его; однако мать Сатаспа, сестра Дария, испросила ему помилование и обещала сама наложить на него кару, более тяжкую, чем наказание царя, именно: он обязан будет объехать кругом Ливию, пока на этом пути не войдет в Аравийский залив.

На таком условии Ксеркс сделал уступку. Сатасп прибыл в Египет, получил здесь корабль и египетских матросов и поплыл к Геракловым столбам. Выплывши на другую сторону, он обогнул оконечность Ливии, по имени Солоент, и направился дальше на юг.

Так в течение многих месяцев он проплыл значительную часть моря, но так как предстояло проплыть еще больше пройденного, он повернул назад и прибыл в Египет. Оттуда он направился к царю Ксерксу и сообщил ему, что очень далеко на море им пришлось плыть мимо страны, населенной маленького роста людьми, одевающимися в пальмовое платье, и каждый раз, как только они на корабле приближались к берегу, маленькие люди покидали свои города и убегали в горы. Со своей же стороны они, вошедши в их города, никого не обижали, только забирали с собой скот. Почему не объехали всей Ливии кругом, Сатасп объяснял тем, что судно его не могло идти дальше, так как было задержано мелью. Однако Ксеркс не поверил, что тот говорит правду, и велел его, как не исполнившего возложенного на него дела, пригвоздить к столбу, подвергши его таким образом раньше объявленному наказанию».

Царь Ксеркс правил в 486–465 годах до н. э.; при нем произошли самые знаменитые события греко-персидской войны: сражения при Фермопилах, Саламине, Платеях, Микале. Несмотря на победы, одержанные греками в этой войне, Ксеркс как был, так и остался могущественнейшим правителем в Средиземноморье и на Среднем Востоке. Для персов борьба с греками являлась хотя и болезненной, но периферийной проблемой. Тем не менее справляться с ней было необходимо. Поэтому до нас дошли смутные сообщения о контактах между Персией и Карфагенской державой, как раз в это время соперничавшей с сицилийскими греками.

Подобные контакты неудивительны не только из-за политической и военной обстановки, делавшей их естественными, но и по той причине, что персы сохраняли прекрасные отношения с финикийцами, составлявшими ударную силу их флота. Налаживание отношений Ксеркса с Карфагеном могло быть делом соплеменников пунов, жителей их метрополии - Тира.

Удивительно, но критически настроенные ученые не обращают внимания на этот очевидный факт. Хенинг, без сомнения классический автор в сфере истории географических открытий, говорит буквально следующее: «Весьма существенным аргументом против плавания Сатаспа в Атлантику может служить факт блокады Гибралтарского пролива карфагенянами. Блокада эта проводилась весьма жестко уже в течение 50 лет до царствования Ксеркса и закрыла пролив для всех некарфагенян… Возможно ли, чтобы при этих обстоятельствах неискушенный в мореплавании перс, ни в коей мере не обладавший качествами отважного искателя приключений, прошел блокированный пролив, да еще не один, а два раза - туда и обратно? Это совершенно невероятно!»

Ничего невероятного в этом нет. Во-первых, во время блокады, в IV веке до н. э., в Атлантике побывал греческий путешественник Евтимен из Массилии - значит, в отдельных случаях блокада была не столь жесткой. Карфагеняне вполне могли пропустить и судно Сатаспа - хотя бы в знак добрых отношений между Карфагеном и Персией. Во-вторых, совсем не «неискушенный в плаваниях перс» был кормчим этого корабля. Кормчим явно выступил или египтянин, или финикиец.

В таком случае плавание Сатаспа вовсе не выглядит фантастическим. Вызывает, правда, удивление, рассказ о пигмеях, которые встречались на африканском берегу: европейцы открыли пигмеев лишь в 1867 году, причем ни о каких «пигмейских городах» на побережье Гвинейского залива в XIX веке речи просто не шло.

На мой взгляд, это только кажущееся затруднение. За две с половиной тысячи лет мог измениться не только этнический состав населения экваториальной Африки, но и уровень его культуры. Примером тому являются руины, оставшиеся от государства Мономотапа (X–XVI вв.) в современном Зимбабве, государства, переставшего существовать задолго до появления европейских колонизаторов. В тексте Геродота есть одно место, которое, как и в случае «Перипла Ганнона», делает его двусмысленным. Сатасп плыл на юг, при этом никак не упоминается, что в какой-то момент побережье Африки поворачивает на восток. А далее, напоминаю, Геродот говорит: «очень далеко на море им пришлось плыть мимо страны…». Имел ли греческий историк (и его информатор) в виду, что Сатасп по-прежнему плыл вдоль берега Африки? Или же, как в случае с Ганноном, мы можем понять текст буквально, то есть предположить, что на широте Гвинейского залива Сатасп открыл землю, заселенную «цивилизованными пигмеями»?

Сатасп был не единственным, кто уже после подвига финикийцев пытался совершить путешествие вокруг Африки.

«Посидоний рассказывает, как некий Евдокс из Кизика… был представлен египетскому царю Эвергету II и его приближенным, расспрашивая их главным образом о способе плаванья вверх по Нилу как человек, интересующийся местными особенностями этой страны и не без сведений в данном предмете. В то же самое время случилось, что какой-то индиец был приведен к царю стражами Красного моря, которые заявили, что они нашли этого человека полумертвым, одного на корабле, но не знают, кто он и откуда, потому что не понимают его языка. Царь передал его некоторым лицам, которые должны были научить его греческому языку. Научившись по-гречески, индиец объяснил, что он, плывя из Индии, заблудился, что он один спасся, потерявши всех спутников, которые умерли от голода. При этом он обещал, как бы в благодарность за оказанное попечение, указать водный путь к индийцам, если царь поручит кому-либо отправиться туда; в числе последних был Евдокс. Отплыв оттуда с дарами, он, возвратившись, привез взамен их разные предметы и драгоценные камни, из которых одни приносятся реками вместе с камешками, другие же вырываются из земли, образовались из жидкости, как наши кристаллы. Но Евдокс обманулся в своих надеждах, потому что Эвергет отнял у него все товары.

По смерти Эвергета жена его Клеопатра получила царскую власть, и она послала снова Евдокса с большими приготовлениями. На обратном пути Евдокс был занесен в страну, находящуюся выше Эфиопии. Приставая здесь к некоторым местностям, он располагал к себе население подарками: хлебом, вином, фигами, которых там не было, за это он получал от них воду и проводников, причем записал также некоторые слова туземного языка. Когда он нашел оконечность передней части корабля, уцелевшую от кораблекрушения, на которой вырезан был конь, он посредством расспросов узнал, что кораблекрушение потерпели плывшие с запада, и взял этот обломок с собою, отправившись в обратный путь. Когда он прибыл в Египет, где царствовали уже не Клеопатра, а сын ее, у него снова отняли все, да еще и уличили в присвоении себе некоторых предметов. Принеся на рынок в гавань оконечность передней части корабля, он показал его матросам и от них узнал, что это обломок гадесского корабля, что богатые жители Гадеса снаряжают большие суда, а бедные - маленькие, которые и называют лошадьми от изображений на носу корабля, на них плывут до реки Ликса в пределах Маврусии ловить рыбу. Некоторые из матросов узнали оконечность корабельного носа; она принадлежала одному из кораблей, отплывших довольно далеко от Ликса и более не возвращавшихся. Евдокс из этого заключил, что круговое плаванье мимо Ливии возможно, и вот, отправившись домой, он сложил все свое состояние на корабль и вышел из гавани. Прежде всего, он прибыл в Дикеархию, потом в Массилию, посетил далее лежащий морской берег до Гадеса. Везде, куда он приезжал, разглашал о своем предприятии и, собрав достаточно денег, построил большое судно и две шлюпки, похожие на пиратские лодки, посадил на них мальчиков, музыкантов, врачей и разных других мастеров, поплыл наконец в открытое Индийское море, сопровождаемый попутным ветром. Когда товарищи его были утомлены плаваньем, он поневоле пристал к суше, опасаясь приливов и отливов. Действительно, случилось то, чего он боялся: судно село на мель, но постепенно, так что оно не вдруг погибло, и товары и большая часть бревен и досок были спасены на сушу. Из них Евдокс сколотил третье судно, почти равное по силе пятидесятивесельному кораблю, пока не приплыл к народу, говорившему тем же самым языком, слова которого записаны были им прежде. Вместе с этим он узнал, что живущие здесь люди принадлежат к одному племени с эфиопами и что на них похожи те, которые обитали в царстве Богха. Окончив путь в Индию, он возвратился домой. На обратном пути он увидал остров пустынный, хорошо снабженный водой, покрытый деревьями, и заметил его положение. Высадившись благополучно в Маврусии и продав свои суда, он пешком отправился к Богху и советовал ему предпринять морскую экспедицию. Но друзьям царя удалось убедить его в противоположном. Они навели на царя страх, что после того неприятелю будет легко напасть на страну, потому что откроется дорога для тех, которые извне пожелают вторгнуться в страну. Когда же Евдокс узнал, что его посылают в морскую экспедицию только на словах, а на деле собираются выбросить на пустынный остров, он бежал в римские владения, а оттуда в Иберию. Снарядив опять круглое судно и длинное пятидесятивесельное, чтобы на одном плавать в открытом море, а на другом держаться берегов, положив земледельческие орудия, семена, он взял также искусных плотников и отправился в ту же экспедицию с тем намерением, чтобы, если плаванье замедлится, провести зиму на упомянутом прежде острове и, посеяв семена и собрав плоды, совершить плаванье, задуманное вначале. «До этого момента, - говорит Посидоний, - известна мне история Евдокса: что случилось с ним после, то, вероятно, знают жители Гадеса и Иберии».

Мы опускаем крайне желчный комментарий Страбона к рассказу Посидония. Этот античный географ, будучи прекрасным географом, тем не менее вполне составит компанию Аристотелю или современным «чистым ученым». Между тем перед нами жизнеописание человека, в котором соединились и бескорыстное любопытство, и предприимчивость, и вера в себя, и, наконец, та толика наглости, без которой не было ни одного великого первооткрывателя.

Поскольку плавания вокруг Африки - далеко не главная для этой книги тема, я лишь кратко поясню сообщение Страбона.

Аристотель вынужденно соглашается и со странностью Атлантического океана. Находясь во впадине, он должен быть спокоен - как любое «внешнее море». Однако эта впадина заполнена илом - и потому море за Столпами «мелко».

Но ведь наличие впадины подсказывает, что Атлантика должна была бы иметь большие глубины! Что же сделало ее мелкой, как не какой-то природный катаклизм?

Аристотель оставляет этот вопрос без внимания.

С рассказом о проблематичности плавания в тех водах мы встречались уже не раз. Тем не менее вот еще два свидетельства для полноты картины.

Феофраст, ученик Аристотеля, один из основателей ботаники и биологии в широком смысле этого слова, пишет в своей «Истории растений»:

«В море за Геракловыми столбами, рассказывают, есть водоросли удивительной величины и шириной больше, чем в ладонь».

Такое сообщение могло появиться лишь в том случае, если «информаторы» Феофраста действительно видели водоросли Саргассова моря. Две тысячи лет назад, когда опускание суши еще продолжалось и структура течений была несколько иной, чем сейчас, область распространения саргассовых водорослей была значительно шире.

Позднеримский поэт Авиен, вторя рассказу Плутарха, говорит, что плавание в некоторых районах Атлантики практически невозможно:

«Никто не доходил до этих вод, никто на эти моря не посылал своих кораблей, потому что… нет там потоков воздуха, дующих с высот, чтобы гнать корабль вперед, и никакое дыхание небес не помогает парусам».

Соглашаясь, что слова Авиена являются поэтической метафорой, нельзя не признать, что в контексте античных свидетельств об Атлантике они звучат вполне понятно. Было нечто, что мешало плаванию на запад - по крайней мере в некоторых районах океана. И я уверен, что это «нечто» - следы катаклизма, поглотившего Атлантиду.

«Индийцы» в древней Германии

Противореча всему, что говорили древние источники до настоящего момента, Страбон пишет в самом начале своей «Географии»:

«О том, что обитаемый мир является островом, можно заключить из показаний наших чувств и из опыта… Ибо те, кто предприняли кругосветное плавание и потом возвратились назад, не достигнув цели, говорят, что они вернулись не потому, что наткнулись на какой-то материк, который помешал их дальнейшему плаванию, так как море оставалось открытым, но вследствие недостатка провизии и пустынности мест».

Жаль, что нигде больше мы не встречаемся с рассказом о людях, пытавшихся предпринять в античные времена кругосветное путешествие. Такая мысль вполне могла прийти в голову греку или римлянину, ибо уже с IV века до н. э. мысль о сферичности земли перестает быть уделом немногих интеллектуалов. Кругосветное путешествие стало бы идеальным доказательством этой теории, а в римском государстве времен Страбона могли найтись богатые сумасброды, которые вложили бы деньги в подобное мероприятие.

Но даже если мы поверим Страбону, его сообщение ничего не доказывает ! Повторим: несколько разных людей предпринимали экспедиции через Атлантику с целью обогнуть земной шар, но возвращались несолоно хлебавши. Однако это означает только, что они плыли на свой страх и риск, не имея финикийских лоций или не зная, что подобные вообще существовали. Даже если предположить, что останки Атлантиды опускались на дно еще в римскую и даже средневековую эпоху, просторы Атлантики достаточно обширны, чтобы путешественники не обнаруживали никаких признаков обитаемых земель и возвращались обратно. Тем более если они вообще не знали, где их искать.

Может быть, правоту Страбона доказывает другое - то, что, кроме рассказа Плутарха, мы нигде в «исторические времена» не встречаемся со свидетельствами об обратных трансатлантических плаваниях - с запада на восток.

Впрочем, почему же не встречаемся? Уже знакомый нам Корнелий Непот рассказывает о том, что в 62 году до н. э. «Квинту Метеллу Целеру, товарищу Луция Афрания по консульству и в то же время проконсулу Галлии, царем свевов были подарены индийцы, которые в торговых целях плыли из Индии и оказались прибиты бурей к берегам Германии».

Свевы - германское племя, обитавшее в районе среднего течения Рейна. Видимо, их царь получил индийцев в дар от вождей прибрежных племен: обмен такого рода диковинными пленниками был обычным делом. Неудивительно, что, желая выказать почтение римскому должностному лицу в Галлии, свевский государь подарил ему экзотических купцов.

Помпоний Мела расшифровывает эту информацию, утверждая, что царь свевов даже общался с ними (на каком языке?!) и узнал о том, как индийцев отнесло штормом от их берега и как, «миновав промежуточные пространства», они наконец достигли Европы.

Схожее сообщение содержится в источнике, созданном спустя полторы тысячи лет после Непота. Венецианский анналист Эней Сильвий в своей «Истории», опубликованной в 1477 году (то есть - до плаваний Колумба), пишет:

«Имеются сведения, что во времена германских императоров к германскому берегу прибило индийский корабль с индийскими купцами».

Разброс по времени между обоими событиями значителен, но их объединяет утверждение, что прибывшие являлись индийскими купцами. Из какой Индии они приплыли? Те исследователи, которые говорят, что европейцы называли индийцами всех людей, имевших непривычный облик и незнакомую речь, совершенно правы. Однако этот тезис необходимо уточнить. Ни в каком случае они не называли индийцами эфиопов или жителей северных стран; точно так же индийцами не называли людей, имеющих низкий уровень культуры. Индия во все времена была страной-загадкой, привлекательной в том числе и уровнем ее развития.

В Средние века к берегам Северной Европы Гольфстрим неоднократно выносил эскимосские лодки (каяки); оставшиеся в живых эскимосы были предметом всеобщего любопытства - но их не называли индийцами! Во-первых, обитатели Норвегии и Дании знали эскимосов достаточно хорошо. Гренландские викинги торговали с их поселениями, а порой и воевали с ними. Во-вторых, эскимосы не похожи на индийцев ни обликом, ни уровнем развития своих навыков. Во всяком случае, о существовании купцов-эскимосов нам неизвестно ничего. В-третьих, эскимосские каяки нельзя принять за торговые суда.

Остается предположить, что и в I веке до н. э., и в XII веке н. э. к берегам Европы прибывали другие мореплаватели. И если это были индейцы, то они принадлежали явно не к тем культурам, которые застали в Америке испанские конкистадоры, а к более ранним. Торговые суда, которые были бы в состоянии добраться до Европы, могли построить, наверное, лишь ольмеки и некоторые прибрежные майянские города.

Но создание в Мезоамерике торговых судов означает развитую торговлю, а то, что некоторые из них оказывались в потоке Гольфстрима, - наличие цели торговых путешествий к востоку от Мексиканского залива! Если регулярные связи с Европой к тому моменту были прерваны, то что могло бы быть такой целью?

Впрочем, есть и еще одна возможность. «Индийцы» могли приплыть не из Америки, а с островов, все еще существовавших на месте Атлантиды, подобных Огигии, о которой писал Плутарх.

О способе обработки Страбоном, этим «Аристотелем от географии», сохраненных предшествующими ему авторами сведений свидетельствует его оценка знаменитого греческого путешественника Пифея из Массилии как «величайшего лгуна». (А ведь «География» Страбона считается едва ли не вершиной античного научного подхода к описанию земли.) Страбон говорит следующее:

«Пифей в рассказах о Туле оказывается величайшим лгуном, и те, которые видели Британию и Ирландию, не говорят ничего о Туле, упоминая о других небольших островах подле Британии… Что касается Этимий и местностей, лежащих по ту сторону Рейна до Скифии, все известия Пифея ложны».

Античная и средневековая традиция, посвященная острову Туле, огромна и в наше время уже не может расцениваться как чистой воды фантазия. Пифею и Туле «повезло», так как на рубеже XIX и XX столетий благодаря немецким и норвежским ученым (Мюлленгорф, Нансен, Хенинг) было доказано, что сведения Пифея очень точны, а его путешествия на Крайний Север - реальны. Самый важный вывод, к которому пришла современная наука, заключается в том, что во времена, когда жил Пифей (конец IV в. до н. э.), Северная Европа была связана постоянными морскими торговыми путями. Пифей путешествовал на кораблях предков современных британцев, германцев, норвежцев и объехал столь значительные территории, что это вызывает законное удивление и восхищение. Так где же он побывал?

Прежде всего Пифей отправился из Массилии через Галлию (быть может, через долину Гаронны - которая и в Средние века оставалась важным торговым путем, ведущим от Карбона через Тулузу к Бордо и Бискайскому заливу) и добрался до Атлантики. Затем он побывал в Северной Испании, внимательно изучив ее побережье и торговлю оловом, происходившую через порты этой территории. После этого Пифей переправился в Британию, которую обошел полностью, правда сообщил при этом размеры, которые вдвое превышают ее настоящий периметр.

После этого начинается самое интересное. На варварском корабле Пифей посещает некое место, или места, лежащие к северу от Британии. Именно с этим путешествием связан ставший легендарным рассказ об «Ультима Туле», земле, которая для одних стала олицетворением Края Света, для других - последним упоминанием о Материке Гипербореев, этой мистической прародине человеческой цивилизации как таковой.

Греческий астроном Гемин (I в. до н. э.) в своем сочинении «Элементы астрономии» приводит следующий отрывок из «Перипла Пифея»:

«Варвары указали нам то место, где солнце отправляется на покой. Ибо происходило это как раз тогда, когда ночь в этих областях была очень короткой и продолжалась кое-где два, а кое-где - три часа, так что солнце поднималось вновь уже через очень короткое время после своего захода».

По современным расчетам, такая продолжительность ночи может быть примерно на 64–65 градусе северной широты. Если в книге Гемина приводится сообщение Пифея именно о Туле, то вариантов у нас по крайней мере три: или побережье Норвегии чуть севернее Тронхейма (концепция Нансена и Хенинга), или Исландия (теория Кэри), или юг Гренландии (В. Федотов). Впрочем, на юг Гренландии Пифей мог попасть лишь при очень благоприятных условиях, так как источники отводят на плавание всего лишь пять дней.

Однако из других описаний выясняется, что Туле должна находиться еще на несколько градусов севернее - в районе Полярного круга!

«Самой удаленной из всех известных земель является Туле, где во время солнцеворота, когда солнце находится в знаке Рака, как мы упоминали, нет ночей, но зато очень мало дневного света в зимнее время. Некоторые думают, что это продолжается в течение шести месяцев подряд… Некоторые упоминают еще другие острова: Скандию, Думну, Берги и величайший из всех Беррике, с которого обычно плавают на Туле. На расстоянии одного дня морского пути от Туле находится якобы застывшее море, называемое кое-кем Кронийским».

Эти слова Плиния Старшего усложняют ситуацию до предела, так как Полярный круг - это северное побережье Исландии и достаточно «экстремальные» территории в Норвегии и Гренландии. В настоящее время условия жизни здесь совсем не напоминают то, о чем рассказывают античные авторы. А они говорят, что Туле плодородна, что на ней богато произрастает поздно созревающий урожай. С начала весны жители питаются кореньями и молоком; для зимы они запасают древесные плоды. В одних источниках о земледелии речи просто не идет, в других же утверждается, что, наоборот, обитатели Туле питаются просом и медом, почти не имея домашних животных. Практически всегда упоминается пчеловодство, которое, как известно, невозможно ныне даже на широте 64 градуса, а уж тем более - близ Полярного круга.

Впрочем, многое в описаниях Туле не похоже на привычные нам образы Севера:

«Потом [Пифей] рассказывает о Туле и о тех местностях, где нет более земли, моря или воздуха, а вместо них - смесь всего этого, похожая на морское легкое, где земля, море и вообще все висит в воздухе, и эта масса служит как бы связью всего мира, по которой невозможно ни ходить пешком, ни плыть на корабле. Что это имеет форму легкого, Пифей сам видел, как он говорит; все же остальное он сообщает по слухам».

«Морское легкое» стараются понять как изображение тумана и мелкого льда, которые как бы переходят одно в другое, образуя густую, почти единую смесь. Однако нигде в сообщениях не говорится о холоде! Между тем Пифей совершил путешествие на Туле летом, а в летние месяцы такое природное явление не характерно для широт даже в районе Полярного круга. И уж едва ли греческий путешественник назвал бы подобное явление «связью всего мира» - даже в приступе поэтической одержимости. Тот, кто оказывался в подобных погодных условиях в северных морях, знает, что они совсем не располагают к поэтическим вольностям. Если Пифей и имел в виду туман, то не при минусовых температурах!

И еще одно странное утверждение Пифея приводит Плиний Старший:

«Пифей из Массилии утверждает, что севернее Британии высота морского прилива равна 80 римским локтям».

Столь огромная приливная волна образуется лишь в результате стихийного бедствия - урагана или пунами. Быть может - как полагает большинство издателей Плиния, - перед нами тривиальная ошибка переписчика. Однако рассказ о волне такого рода вызывает любопытную ассоциацию с валом, заливающим гибнущую землю. Может быть, Пифей - или его информаторы - были свидетелями катаклизма, связанного с погружением под воду какой-то территории, которую они восприняли как грандиозную морскую волну?

Чтобы спасти «историческую реальность», некоторые из исследователей стремятся обнаружить Туле значительно южнее, чем это следует из описаний Пифея. Например, утверждается, что этим островом мог бы быть район Гебридских или Шетлендских островов, лежащих на подводных возвышенностях, которые во времена Пифея могли подниматься над уровнем моря. Они, конечно, находятся слишком близко к британскому побережью, зато климат на них вполне подходит под описания Плиния и Страбона.

Однако, помимо однозначного указания на протяженность дня и ночи, Пифей оставил нам и важное астрономическое наблюдение по поводу Северного полюса. Он описал расположение последнего, которое имело место лишь в конце IV века до н. э. и было видно только из района Полярного круга:

«На месте небесного полюса не находится никакой звезды; оно пустое, и вблизи него пребывают три светила, с которыми полюс образует почти правильный квадрат».

Я не хочу выстраивать гипотез о тех местах, где на самом деле побывал путешественник из Массилии. Речь идет о Полярном круге, но ни условиями жизни, ни своей географией он явно не совпадает с тем, что нам известно сейчас. Являются ли жители Туле атлантами? Быть может, да, но, скорее всего, речь идет о тех же людях, которые населяли архипелаг Огигии в истории, поведанной Плутархом. Мягкость климата, «морское легкое» - все это близко рассказам о мистических островах и об испытаниях людей с «Великой суши», которые отправлялись для служения Кроносу. Собственно, в рассказе Пифея перед нами предстает именно «Кроносова пучина»; некогда вполне реальная, но теперь забытая и необъяснимая, если исходить из современного уровня знаний.

Туле воспринималась в древности как «край земли». «Ultima Thule» стало в латинском языке сочетанием слов, означающих предел, за который нога человеческая уже не в состоянии ступить. Гораций, например, обращаясь в «Георгиках» к императору Октавиану Августу, говорит: «Станешь ли богом морей беспредельных и чтить мореходы // Будут тебя одного, покоришь ли крайнюю Туле…»

Однако в середине I века н. э. римский философ и драматург Сенека в своей трагедии «Медея» пишет строки, которые заставляют предполагать наличие у него знаний, подобных тем, которые продемонстрировал нам Плутарх:

Придут в веках далеких годы,
Когда Океан разрешит узы вещей.
Тогда откроется огромная страна,
Тефида покажет новый мир,
И Туле не будет краем земли…

Трудно предположить, что речь здесь идет о чем-то ином, чем «Великая суша» Плутарха, то есть чем Американский континент.

Махим и Евсебос

Концепция материка, охватывающего Атлантический океан, представлена не только у Платона и его учеников, подобных Плутарху. О нем же рассказывал и греческий историк Феопомп из Хиоса (377–315 до н. э.), который, хотя и был младшим современником Платона, явно не зависел от сочинений последнего. Сообщение Феопомпа дошло до нас в изложении Элиана, позднего римского коллекционера занимательных историй. Как увидит читатель, Элиан настроен по поводу рассказа Феопомпа достаточно иронично, однако он не отказывает себе в удовольствии привести его.

«Феопомп рассказывает о беседе фригийца Мидаса с Силеном. (Силен этот - сын нимфы; по природе своей он ниже божества, но выше человека, так как наделен бессмертием.) Они разговаривали о различных предметах; между прочим, Силен рассказал Мидасу следующее: Европа, Азия и Ливия - острова, омываемые со всех сторон океаном; единственный обитаемый материк лежит за пределами ойкумены. Он, по словам Феопомпа, неизмеримо огромен, населен крупными животными, а люди там тоже великаны, в два обычных роста, и живут они не столько, сколько мы, а вдвое больше.

На этом материке много больших городов со своеобычным укладом и законами, противоположными принятым у нас. Два города, ни в чем не сходствующие друг с другом, превосходят все прочие размером. Один зовется Махим, другой - Евсебос. Жители Евсебоса проводят дни в мире и благополучии, получают плоды земли, не пользуясь плугом и быками, - им нет нужды пахать и сеять, - всегда здоровы и бодры и до самой смерти полны веселья. Они столь безупречно правдивы, что боги нередко одаряют их своими посещениями. Жители же Махима необычайно воинственны, появляются на свет уже в оружии, весь свой век воюют, подчиняют себе соседей и властвуют над другими народами. Население Махима достигает не меньше двухсот мириад. Люди там иногда, впрочем редко, умирают от болезней, обычно же гибнут в битвах, сраженные каменьями или дубинами; для железа они неуязвимы. Золота и серебра у них много, так что эти металлы ценятся меньше, чем у нас железо. Они некогда, по словам Силена, сделали попытку переправиться на наши острова и в количестве ста мириад пересекли океан, дошли до гиперборейских пределов, но не пожелали идти дальше, ибо, наслышанные о том, что тамошние жители слывут у нас самыми счастливыми, нашли на самом деле их жизнь жалкой и убогой.

Силен рассказал Мидасу и еще более удивительные вещи: какое-то племя смертных людей населяет много больших городов на материке; границей их земель служит местность, называемая Аностон; она подобна пропасти: там нет ни дня, ни ночи и воздух всегда наполнен красноватым сумраком. Через Аностон текут две реки - Радостная и Печальная, на берегах которой растут деревья величиной с высокий платан; деревья вдоль Печальной приносят плоды, наделенные таким свойством: кто их поест, тот начинает плакать и будет исходить слезами всю оставшуюся жизнь, и так и умрет; те же, что растут у Радостной, дают совсем другие плоды: отведавший их отрешается от прежних желаний и, если любил что-нибудь, забывает об этом, вскоре начинает молодеть и вновь переживает давно ушедшие годы. Сбросив старческий возраст, он входит в пору расцвета, затем становится юношей, превращается в отрока, в ребенка и, наконец, совсем перестает существовать. Кому угодно верить хиосцу <т. е. Феопомпу>, пусть верит, мне же кажется, что он тут, да и вообще нередко, рассказывает басни».

История, поведанная Силеном, конечно, выглядит как басня. Заставляет отнестись к ней более серьезно, во-первых, рассказ о вторжении жителей Махима. Как-никак, этот рассказ повторяет сообщение Платона о походе атлантов в Средиземноморье, правда, с другими целями (похоже, жители Махима хотели попросту найти людей, живущих в еще более счастливых условиях) и без катастрофических итогов. Поражает при этом число вторгшихся - такое обилие жителей иного континента не могло бы не оставить «генетического наследия». Во-вторых, Феопомп, как и Платон, исходит из «континентальной» географической модели, считая, что Атлантика с запада окружена сушей. Оба они считают, что обитатели заморских земель превосходят жителей Средиземноморья - и близостью богам, и своими природными задатками.

Сообщение Феопомпа подразумевает также наличие в древности связей между различными берегами Атлантики.

История о Радостной и Печальной реках - пересказ распространенного не только в античности представления о том, что некоторые люди способны остановить бег времени и, в отличие от большинства (в слезах и печалях шагающих к смерти), освободиться от старения и «расти назад». У Платона есть рассуждения на ту же тему, но, думаю, и здесь не Платон был источником Феопомпа, а предания, которые могли вести происхождение от мистических практик тех же египтян.

Феопомп не единственный поддерживал идею «материковой» структуры земли. Любопытно, что ее отражение можно обнаружить даже в текстах тех культур, которые были удалены от Атлантики. В представлениях о мире, которых придерживались джайны, описание земной поверхности в целом напоминало изображение Атлантиды Платоном. При этом, правда, масштабы были увеличены во много раз, в результате чего получалась следующая картина:

В центре мира расположена мировая гора Мандара, которая окружена континентом Джамбудвипа. Этот континент имеет значение срединной земли и разделен на семь сказочных царств; он окружен стеной из драгоценных камней, и аналогии ему следует искать в преданиях о знаменитой срединной «стране Шамбале». Джамбудвипа опоясана океаном Лавонда, за которым лежит материк Дхатакикханда, кольцом охватывающий Лавонду!

Именно Дхатакикханду следует считать местом, где находятся человеческие цивилизации. С внешней стороны он охвачен новым круговым океаном Калода, наполненным грандиозными группами островов и окруженным еще одним материком - Пушкарадвипа. Хотя круговое расположение океанов и материков продолжается и далее, на последнем материке мы должны остановиться.

Все дело в том, что Пушкарадвипа разделен по окружности горным хребтом Манушоттара. Этот хребет является границей, за которой смертные уже не живут. Дальше располагаются территории, принадлежащие божествам.

Манушоттара напоминает хребты Кордильер и Анд, точно так же продольно разделяющих Американский континент. На внутренней их стороне живут люди, известные составителям джайнской космографии. Противоположная же сторона остается неизвестной и таинственной - отсюда следует, что ее владыками являются боги. Быть может, у Феопомпа аналогией этого хребта является местность Аностон, ограничивающая обитаемые земли внешнего материка.

Острова Блаженных

Острова Блаженных - одна из самых устойчивых тем в античной мифологии и… географии.

Первый древнегреческий текст, где упоминаются эти острова, - «Одиссея» Гомера. Сколь ни хотелось бы современным историкам рассматривать ее исключительно как мифологическое странствие, как сказку провинциалов об окружающем их мире, информация, содержащаяся в знаменитой поэме, требует пристального внимания. Первый фрагмент звучит так:

Ты не умрешь и не встретишь судьбы в многоконном Аргосе,
Ты за пределы земли, на поля Елисейские будешь
Послан богами - туда, где живет Радамант златовласый
(Где пробегают светло беспечальные дни человека,
Где ни метелей, ни ливней, ни хладов зимы не бывает;
Где сладкошумно летающий веет зефир, Океаном
С легкой прохладой туда посылаемый людям блаженным).

Эти слова произносит морское божество по имени Протей, и обращены они к Менелаю, супругу Елены, из-за которой началась Троянская война, знаменитому герою и зятю самого Зевса. (Прекрасная Елена - дочь Зевса.)

Менелаю обещано, что его минует удел смертных, что он направится в те земли, где живут бессмертные существа. Радамант - сын Зевса и Европы; в большинстве античных источников утверждается, что он, наряду с Миносом и Эаком, является судьей мертвых. Об этом же говорит и Платон в диалоге «Горгий».

Однако Гомер, более древний источник, утверждает, что Радаманта миновал удел смертных и что он правит в Элизиуме (на Елисейских полях). Здесь его сотоварищем является не кто иной, как Кронос. Мы знаем, что Радамант имел культ именно в Беотии, и этот факт вновь указывает нам на «финикийский» след в сообщениях о землях за Столпами Геракла.

Но еще более важно то, что эти острова оказались названы Счастливыми, Блаженными. Традиционная наука считает, что с ними у греков были связаны представления о Рае, куда попадают лишь избранные богами герои или же те, кто посвящен в великие мистерии.

Убежден, что возможно и другое объяснение преданий об островах Блаженных. Рассказ о счастливой жизни на них - память о высокой, могущественной цивилизации, которая некогда существовала на западе и по уровню своего развития далеко опережала регион Средиземноморья.

Все это вполне объяснимо с точки зрения элементарной психологии. Место, где была расположена развитая цивилизация, всегда остается священным для поколений людей, живущих спустя столетия и тысячелетия после нее. Примером могут служить книги, написанные в Британии и Ирландии в Средние века. В этих книгах утверждается, что предки британцев и ирландцев прибыли из Средиземноморья и восходят к первым поколениям людей, о которых пишет Ветхий Завет. Палестина, как родина христианской религии, и Италия, как исток западной цивилизации, становятся легендарными странами, но никому из современных ученых не придет в голову считать Италию или Палестину ирландских и британских летописцев отражениями веры в Рай.

Вот что еще пишет о заморских землях Гомер:

Есть (вероятно, ты ведаешь) остров, по имени Сира,
Выше Ортигии, где поворот совершает свой солнце;
Он необильно людьми населен, но удобен для жизни,
Тучен, приволен стадам, виноградом богат и пшеницей;
Там никогда не бывает губящего холода, люди
Там никакой не страшатся заразы; напротив, когда там
Хилая старость объемлет одно поколенье живущих,
Лук свой серебряный взяв, Аполлон с Артемидой нисходят
Тайно, чтоб тихой стрелой безболезненно смерть посылать им.

Перед нами еще один «священный остров»? Еще одна версия Рая?

Пожалуй, да - но Рая на земле. Такого Рая, каким, с точки зрения Платона, была Атлантида при первых поколениях людей, населявших ее, такого Рая, каким являлась колыбель человеческой цивилизации и культуры.

Ниже Гомер говорит об острове Сира как о вполне реальном месте, куда плавали финикийские купцы, о городах, расположенных там. Расстояние, на котором остров Сира располагается от земель, известных грекам, установить трудно; хотя автор «Одиссеи» и говорит о неделе плавания по открытому морю, из контекста понятно, что неделя - лишь часть всего пути, возможно даже не половина. Название «Сира» пытались вывести от «сирийцев», то есть семитов-финикийцев, открывших эту землю.

Однако подобная этимология может быть сродни казусам, которые случаются в популярной литературе, посвященной древним цивилизациям. В одной из книг мне довелось вычитать, что «форморы», название одного из древнейших, легендарных племен, населявших Ирландию, производно от слова… «поморы».

Ортигия, «Перепелиная», - это земля, владычицей которой, очевидно, была Артемида (имеющая эпитет «Ортигиева»). Данный остров нельзя путать с одноименным островом, расположенным напротив города Сиракузы.

Где располагалась «Ортигия» Гомера? Место поворота солнца - это то же направление, о котором говорит Плутарх, рассказывая об Огигии, то есть запад - юго-запад. «Выше» Ортигии может обозначать как севернее, так и южнее: все зависит от того, как ориентирована воображаемая карта, на которую ориентируется автор. На многих картах - вплоть до Нового времени - наверху располагался юг, а внизу - север.

Сиру с Огигией объединяет рассказ о необычных климатических условиях, в которых живут населяющие их люди. Несомненно, что и в том, и в другом случае речь могла идти об одном и том же месте. Таким образом, во времена, предшествовавшие классической эпохе греческой истории, существовала уверенность в наличии на западе земель с мягкими и благодатными климатическими условиями, на которых неоднократно издревле бывали средиземноморские торговцы и которые не являлись для них какой-то диковинкой.

В самом начале «Одиссеи» Гомер также говорит о сказочном месте среди западных морей. Калипсо держала Одиссея

…на острове волнообъятом,
Пупе широкого моря, лесистом, где властвует нимфа,
Дочь кознодея Атланта, которому ведомы моря
Все глубины и который один подпирает громаду
Длинноогромных столбов, раздвигающих небо и землю.

Еще в XIX столетии утверждали, что под «Атлантом» нужно понимать пик Тенерифе на Канарах. Но о каких тогда говорится «длинноогромных столбах», раздвигающих небо и землю? Быть может, эти слова указывают не на Тенерифе, а на пики Азорских островов - легендарные вершины Атлантиды? Или речь идет вообще о чем-то другом - ни об Азорах, ни о Тенерифе. Образ Атланта, ведающего «все глубины», напоминает хрустальную колонну, которую много позже увидит в Атлантике ирландский святой Брендан (см. об этом ниже). Во всяком случае «столбы» (множественное число!) - это нечто более грандиозное, чем любая из островных гор.

Вновь дадим слово Плутарху. В жизнеописании знаменитого римского полководца-диссидента Сертория он упоминает о двух островах, лежащих в Атлантическом океане:

«Они отделены один от другого очень узким проливом, находятся в десяти тысячах стадий от африканского берега и называются островами Блаженных. Изредка на них идут небольшие дожди - в большинстве же случаев их освежают тихие ветры, приносящие с собой росу, вследствие чего прекрасная, тучная почва становится не только возможной для пахоты и посева, но даже приносит сама собою плоды. Их очень много; они вкусны и могут без труда и забот кормить праздное население. Острова пользуются приятным климатом благодаря своей температуре и отсутствию резких перемен во временах года. Дующие от нас северные и восточные ветры должны пронестись через огромное пространство, вследствие чего, если так можно выразиться, рассеиваются и теряют свою силу. Напротив, морские ветры, южный и западный, нередко приносят с моря небольшие дожди, слегка освежают влагой землю при ясной погоде и питают почти всю растительность. Вот почему даже среди аборигенов успело распространиться занесенное извне верование, что здесь должны находиться Елисейские поля, местопребывание праведных, воспетое Гомером».

Десять тысяч стадий - это около двух тысяч километров: цифра, получающаяся и при сложении расстояний, которые указывал Плутарх в своем мифе об Огигии. Совпадение едва ли случайное, тем более что в том случае мы получили данное число путем сложения. Западные и южные ветра, о которых пишет наш автор, - влажные и теплые. Подобные воздушные течения могли определять погоду только в зоне Гольфстрима, причем «того» Гольфстрима, еще не превратившегося окончательно в известное нам течение. Чтобы было понятнее, что я имею в виду, приведу знаменитый

Аргумент от морских угрей

Северо-экваториальное течение, как мы уже неоднократно упоминали, направляет путешественников в район Карибского бассейна. Севернее, по направлению к Британским островам, идет поток Гольфстрима, который препятствует прямому плаванию к побережью нынешних США и Канады.

Названные течения представляют собой подковообразный овал, причем его центр, являющийся одновременно «мертвой зоной», находится на западе - юго-западе от Азорских островов. На картах дна Атлантического океана в этом направлении видно понижение Срединно-Атлантического хребта; впрочем, «русла» морских течений не следует напрямую связывать с рельефом дна.

И все-таки этот кругооборот любопытен, особенно если учесть известный атлантологический «аргумент от угрей».

Многие читатели наверняка знают о странных миграциях, которые совершают некоторые из видов перелетных птиц, чьи летние гнездовья лежат на севере Сибири или Канады. Птичьи стаи совершают при этом необъяснимые «вояжи» в те районы Арктики, где нет никаких земель. Сторонники существования «острова Гипербореев» или «Арктиды» («Земли Санникова») считают маршруты их полета доказательством существования еще в относительно недавние времена островов, служивших пристанищами для птиц; генетическая память об этих островах до настоящего момента вызывает аномалии в направлении их миграций.

Но далеко не все знают о подобных аномалиях в миграциях угрей!

Место рождения этих рыб - Саргассово море. Здесь природа позаботилась о самом настоящем «питомнике» для всех теплолюбивых морских существ. Воды в этом районе Атлантического океана прогреты настолько, что напоминают знаменитые «мелководные моря» Гондваны, которые, согласно предположениям палеонтологов, стали некогда рассадником многообразных форм жизни.

Угри растут медленно; лишь спустя год после рождения они достигают «роста» в пять сантиметров. Тем не менее уже на втором году жизни начинается их странствие. Угри-подростки вдруг дают увлечь себя Гольфстриму и не менее года проводят в его теплых потоках, прежде чем оказываются вынесены к устьям европейских рек. Здесь они разделяются: в реки заходят только самки, самцы же остаются в прибрежных водах и проводят там не менее пяти лет. Лишь после этого вместе с Северо-экваториальным течением угри отправляются обратно, на запад, чтобы в Саргассовом море соединиться брачными узами и породить новое поколение путешественников.

Для чего была нужна природе вся эта эпопея странствий? Почему угри не пользуются реками Американского континента, который находится буквально под боком их «инкубатора» в Саргассовом море? Ведь странствие угрей не только длительно, но и крайне опасно; природа же подобна воде: она предпочитает избегать препятствий, огибать их, находить самые простые пути решения проблем, связанных с продолжением существования вида.

Следуя логике сторонников «Арктиды», можно предположить, что перед нами не одно из ухищрений закона естественного отбора, а результат опускания суши, которая некогда служила прибежищем для угрей, и изменения характера Гольфстрима. Если к востоку от нынешнего Саргассова моря находилась земля, известная нам как Атлантида, то именно в ее реках самки угрей могли находить прибежище на время полового созревания. В таком случае Гольфстрим был «зажат» между Америкой и Атлантидой и, вполне возможно, поворачивал близ берегов последней не на север, а на юг. Такое движение водных масс при наличии в центре Атлантики суши более вероятно, чем бег Гольфстрима по значительно более сложному маршруту на север, в сторону Исландии и Южной Гренландии.

Атлантида, «запиравшая» Гольфстрим, таким образом могла (наряду с другими факторами) провоцировать «ледниковый период» на севере Европы, так как вместе с океаническим течением Старого Света не достигало бы и значительное количество тепла. В западной половине Атлантики Гольфстрим и Северо-экваториальное течение были бы одним потоком, циркулирующим по окружности, центр которой находился где-то близ Бермудских островов.

Отрицательно влияя на Европу, Гольфстрим должен был добавлять и тепла, и влаги Мезоамерике, а также югу Североамериканского континента. Во всяком случае, там на огромных территориях существовали идеальные условия для жизни слонов, лошадей, даже верблюдов (!), останки которых обнаруживают ныне палеонтологи и которые начинают исчезать где-то за 12–10 тысяч лет до Рождества Христова. Может быть, причиной их исчезновения стали не только древние охотники, но и резкое изменение климата?

После гибели Атлантиды теплое течение оказалось вброшено в просторы Северной Атлантики, и перераспределение энергии привело к тому, что у него появился относительно холодный близнец (близнец, являющийся во всем зеркальным отражением Гольфстрима), несущий на запад прохладу Старого Света - то есть Северо-экваториальное течение.

Вместе с Гольфстримом угри начали путешествия к берегам Европы: цикл их роста оказался достаточно гибок, чтобы выдержать это испытание. Но целый ряд видов морских животных наверняка так и не приспособился к новым условиям, и их останки когда-либо будут обнаружены подводными археологами в глубинах Саргассова моря.

Возвращаясь к рассказу Плутарха, можно сделать вывод, что в жизнеописании Сертория он говорит не о тех двух островах, которые входят в архипелаг Огигии - и прежде всего потому, что они разделены узким проливом. Подобный пролив можно обнаружить, например, примерно на 24 градусе северной широты в структурах Срединно-Атлантического хребта. Расстояние до него, правда, превышает 2000 км, да и направление плавания здесь было бы не запад - юго-запад, а юго-запад, однако следы подобных подводных «ущелий» можно найти и севернее.

Едва ли перед нами и пример географической путаницы, когда один и тот же объект, описанный различными путешественниками, фиксируется у географов как несколько разных. Плутарх говорит о других островах, имевших достаточно регулярную связь с европейским материком. Отождествление этих островов с Канарами или Мадейрой невозможно из-за расположения этих групп островов вдвое ближе к Гибралтару, чем земель, о которых идет речь в приведенном фрагменте. Даже Азорские острова не подходят для этой цели: они и лежат не более чем в 1500 км и климат имеют более суровый.

Еще одним подтверждением наличия в Атлантике в античный период «утерянных» нашей памятью островов является рассказ Помпония Мелы. Он утверждает, что напротив Атласа

«…расположены Острова Блаженных. На них плоды растут сами собой, друг за другом, служа пищей для населения островов. Эти люди не знают забот и живут лучше, чем обитатели прославленных городов. Один из островов замечателен двумя поразительными источниками: испробовав воды из одного, человек начинает смеяться и может умереть от смеха. Но стоит отпить из другого, как смех прекращается».

Мела говорит об островах Блаженных после рассказа о Гесперидах (см. «Огигию»), так что мы можем с уверенностью говорить, что и здесь имеются в виду разные вещи.

Может быть, не стоит «умножать сущности» и перед нами - всего лишь упоминание о Канарских островах?

Однако в античность Канары знали очень хорошо и плавали туда даже после гибели карфагенской державы. Плиний Старший в своей «Естественной истории» пишет: «Известно, что… Ююба открыл острова, на которых он устроил красильню, где применялся гетульский пурпур». На изготовление пурпурной краски шел орсель, лишайник, произраставший именно на Канарах. Из-за наличия этого красителя Канарские острова некоторое время назывались Пурпурными.

Юба, по сообщению того же Плиния, обнаружил на Канарах развалины каких-то строений, и это сообщение все современные ученые считают свидетельством в пользу посещения островов финикийцами, однако он не нашел там жителей, что уже является загадкой! Когда Канарские острова вновь открыли европейцы (в 1341 г. - флорентийские купцы на службе португальского короля), они были населены гуанчами, причем достаточно плотно.

Во всяком случае Пурпурные острова и острова Блаженных - разные вещи. «Напротив Атласа» не означает - рядом с африканским побережьем. «Напротив» может указывать на направление плавания, на широту, а не на расстояние. Но как раз напротив Марокканского побережья и лежит тот участок Срединно-Атлантического хребта, который (помимо Азорских островов) больше всего привлекает внимание атлантологов.

Дело в этом диалоге происходит в начале июня, во время праздника омовения статуи Афины Покровительницы Города.

Этот праздник проводился осенью, в начале ноября. Во время его мальчиков и девочек принимали в члены отцовского рода («фратрии»).

Гомер. Одиссея. VII. 244.

Один из трех сторуких, рожденных от брака Геи и Урана; стражник преисподней. Интересно, что, по сообщению Элиана, «Аристотель говорил, что Геракловы Столпы прежде именовались Столпами Бриарея. Но так как Геракл очистил от чудовищ и землю, и море и оказал людям множество благодеяний, ради него забыли о Бриарее и назвали Столпы именем Геракла» (См. Пестрые рассказы. V. 3).

Еще одно упоминание об опасностях плавания по некоторым районам Атлантики после погружения Атлантиды под воду.

Трудно сказать, насколько этот текст оказал влияние на рассуждения шведского ученого.

Имеются в виду этруски, морская экспансия которых падает на начало V в. до н. э.

Даже во времена расцвета Афин, при Перикле, там насчитывалось не более 20 000 граждан (мужчин, обладавших правами свободнорожденного человека), общее же население этого античного мегаполиса не превышало 100 000 человек.

К тому же Гамбия может быть «другой рекой, полной крокодилов и гиппопотамов», которую путешественники обнаружили после озера.

В таком случае «Западный Рог» имел бы пару в виде «Восточного Рога» на побережье Гвинейского залива.

Свидетельство Арриана, где говорится, что Ганнон тридцать пять дней плыл на восток, может относиться к первому путешествию с Керна, а следующая фраза Арриана «Когда же он повернул на юг» - к путешествию после возвращения на Керн.

Плиний Старший и Марциан Капелла, правда, говорят, что Ганнон обошел с юга Африканский полуостров и добрался до границ Аравии. Однако мы знаем из отчета самого карфагенского мореплавателя, что это не так. Плиний и зависевший от него Капелла приписали Ганнону достижение, к которому он попросту не стремился. Задачей последнего было не путешествие вокруг Африки, а основание колоний и установление новых торговых связей. Поскольку же Плиний решил, что целью Ганнона являлась Аравия, он естественно отождествил направление плавания карфагенян во время одной из их экспедиций с путешествием в целом.

Город на побережье Мраморного моря, связанный торговым и военно-политическим союзом с Египтом.

Правда, римский историк Корнелий Непот, живший в начале I в. до н. э., то есть вскоре после путешествий Евдокса, утверждал, что последний совершил-таки плавание «вокруг Ливии», причем не с запада на восток, а в обратном направлении - из Красного моря в Гадес! Если Непот не спутал желание Евдокса найти путь вокруг Африки с его плаванием из Египта в Испанию по Средиземному морю, то сообщение Посидония (писавшего в то же время, что и Непот) нужно будет пересмотреть.

В другом месте, правда, Аристотель будет говорить, что, исходя из шарообразности Земли, необходимо полагать другим берегом Атлантики Индию.

Авиен. Морские берега. IV. 6.

Гиппарх. Об Арате. 30. Гиппарх - греческий астроном, живший спустя двести лет после Пифея и зафиксировавший уже устаревшее положение полюса, когда он образовывал четырехугольник с Альфой, Бетой Малой Медведицы, а также Альфой Дракона.

См.: Элиан. Пестрые рассказы. III. 18. Перевод С. В. Поляковой.

Мидас - легендарный и богатейший царь Фригии (государство в Малой Азии, достигшее расцвета в VIII в. до н. э.). Возможно, историческим прообразом Мидаса был царь Мита, упоминаемый в ассирийских текстах. Сохранилось предание о том, что ему удалось напоить Силена и захватить его, в обмен же на освобождение Мидас потребовал тайного, божественного знания. Рассказ Силена является одним из элементов этого знания, другим же стала «алхимическая» способность Мидаса превращать все, к чему он прикасался, в золото.

В этом случае природе пришлось бы приписать даже не Божественную, а просто-таки дьявольскую изобретательность: из многолетних странствий возвращаются лишь те угри, которым действительно повезло.

Оно остается холодным примерно до сорокового меридиана (к западу от Гринвича), хотя, напомню, несет водные массы южнее Гольфстрима.

Имеется в виду Юба II, царь Нумидии, правивший этим североафриканским государством уже во второй половине I в. до н. э., после фактического подчинения его родины Риму.

Китайцы, подобно арийцам, с древнейших времен знали святые, заповедные места:

72 счастливые страны и 36 «небесных пещер», особо выделяя среди них пять островов блаженных: Дайсюй, Юаньцзяо, Фанч- жан, Инчжоу и Пэнлай. Эти острова-горы, дрейфующие в океанах, имели огромные размеры до 10 тысяч километров в окружности, около пяти тысяч километров высотой, они отстояли друг от друга на расстоянии в 35 тысяч километров. Каждый остров венчался плато, на котором обитали бессмертные праведники и добрые духи. Согласно преданиям, все строения там были сделаны из золота и нефрита, а звери и птицы священного белого цвета. На деревьях зрели фрукты, напоминавшие видом жемчуг и белые драгоценные камни. Плоды источали удивительный аромат, а те, кому довелось их отведать, не старели и не умирали.

В незапамятные времена две горы, Дайюй и Юаньцзя, унесло в северный океан. Три острова блаженных остались на юге. Возможно, в этих древних китайских легендах запечатлены воспоминания о некогда существовавших континентах, погибших в геологических катаклизмах.

На поиски Пэнлай, Фанчжан и Инчжоу китайские правители не раз отправляли экспедиции, но острова блаженных, издали похожие на тучи, при приближении людей уходили под воду и становились недостижимыми. Об одной из таких экспедиций хочется рассказать подробнее.

Основатель циньской династии китайский император Хуан Ди (его имя буквально означает «великий император») во многом похож на русских царей Ивана Грозного и Петра Первого. Так же, как они, он мальчиком вступил на престол, пережил заговор придворных, раздираемую усобицами страну сумел объединить в единую крепкую державу, совершил много славных дел на пользу родины, действуя подчас довольно жестко, даже жестоко. Период до его правления получил название Чжаньго - «эпоха сражающихся царств», сравнимый с нашим Смутным временем. Бесчисленные войны мелких царьков окончились в 221 г. до н. э, когда Цинь Шиху- ан, впоследствии прозванный Хуан Ди, создал единую китайскую империю Цинь.

По его приказу было конфисковано все бронзовое оружие и, как сообщают исторические источники, переплавлено в 12 статуй по 30 тонн весом каждая, при Цинь Шихуане были введены единые для всей страны золотые и бронзовые монеты, установлена одинаковая мера веса, введена система письма. Для обороны от гуннов была возведена за три года Великая Китайская стена, которая в настоящее время протянулась с запада на восток на 2700 километров, но, как считают специалисты, в III в. до н. э. она была значительно длиннее. В 212 г. до н. э. было начато строительство колоссального дворца Эпан, о величине которого можно судить по тому, что только один передний зал имел размеры 170 X 800 метров и мог вместить одновременно до 10 000 человек.

Особой достопримечательностью считалась связывающая Эпан со столицей императорская дорога, повторяющая своими очертаниями форму созвездия Гэдао близ Полярной звезды: как Полярная звезда занимает центр звездного неба, так и дворец Сына Неба, императора Поднебесной, представляет собой центр обитаемой Вселенной. По приказу Цинь Шихуана создана из глины целая армия воинов, которая должна была сопровождать своего повелителя в загробном мире.

Но всесильного владыку волновало иное: со всех сторон до него доходили слухи об обители блаженных. В 215 г. до н. э. император направил придворного мага Лу-шэня на северные рубежи государства, повелев ему найти и с почетом препроводить в столицу знаменитого мудреца Сяньмень Гао, тунгусского шамана, который многое знал о Пэнлае, горе, на которой обитали бессмертные. Но шаман избежал встречи с магом: растворился в воздухе, как легкий дымок от костра. Тогда сам император отправился на берег Восточного моря, где встретился с другим легендарным мудрецом Ань Цишеном, которому в то время уже исполнилось не менее тысячи лет. Владыка провел три ночи в беседах с мудрецом и напоследок хотел одарить его золотом, но тот, сказав: «Ищи меня через тысячу лет у подножья горы Пэнлай», - исчез.

Могущественный, но не бессмертный император не мог ждать тысячу лет. Он поступил иначе: тщательно изучил древний китайский трактат «Ле-цзы», где подробно описана гора Пэнлай: «Там все башни и террасы из золота и нефрита… Жили там все бессмертные, мудрые. Сколько их там за день и за ночь друг к другу летало, нельзя и сосчитать». Вот туда-то Цинь Шихуан и отправил экспедицию, о которой записано в дворцовой хронике: «Сюй Фу, уроженец княжества Ци, представил императору доклад, в котором сообщалось, что посреди моря есть три священные горы, носящие имена Пэнлай, Фанчжан и Инчжоу и населенные небожителями. Он просил разрешить ему, очистив себя постом и, взяв с собой мальчиков и девочек, отправиться на поиски этих гор. Император послал Сюй Фу собрать несколько тысяч мальчиков и девочек и затем отправил их всех в море на поиски небожителей».

Экспедиция вернулась ни с чем, а ее руководитель сообщил: «Снадобье с Пэнлая достать можно, но нам постоянно препятствуют большие акулы, и мы не в состоянии достичь островов. Просим отправить с нами искусных стрелков, которые при появлении рыб будут стрелять в них из спаренных луков-самострелов».

Со стрелками на лодках отправился сам император. Цинь Шихуан застрелил одну из чудовищных рыб, скорее, напоминавших злых демонов глубин. Возможно, что акулы не подпускали к острову бессмертных посланцев императора потому, что ждали его самого и дождались. В разгар битвы Цинь Шихуан покинул свое физическое тело и духом вознесся на столь желанную вершину горы-острова. Наверно, только так и можно было войти в страну бессмертных, а уж там, если захочешь, получить новое тело. Вообще же о небожителях рассказывали много удивительного. Каждое их движение вызывает те или иные явления природы: стоит блаженному сесть, как поднимется ветер с дождем, встанет - налетят облака с туманом. Проведет на земле черту, она превратится в полноводную реку; бросит горсть земли - тут же вырастет холм или гора.

Бессмертные могут раздваиваться и становиться невидимыми; при желании способны омрачить ясный день. Им доступно, оседлав облака, плыть в небесной выси, ходить по воде, словно по суше, обернуться в какое угодно существо: зверя, птицу, дерево - для них форма физического тела не имеет значения.

Праведники могли одарить бессмертием любого приглянувшегося им человека, возможно, именно это и произошло с китайским императором Цинь Шихуаном. Для своих же подданных он просто умер.

Отец китайской историографии Сыма Цянь описал устройство гробницы императора: «В девятой луне прах Шихуана погребли в горе Лишань… Склеп наполнили перевезенные и опущенные туда копии дворцов, фигуры чиновников всех рангов, редкие вещи и необыкновенные драгоценности. Мастерам приказали сделать луки-самострелы, чтобы, установленные там, они стреляли в тех, кто попытается прорыть ход и пробраться в усыпальницу. Из ртути сделали большие и малые реки и моря, причем ртуть самопроизвольно переливалась в них. На потолке изобразили картину неба, на полу - очертания земли. Светильники наполнили жиром жэнь-юев (особый вид рыб) в расчете на то, что огонь долго не потухнет».

Все бренное реки из ртути, модели дворцов, терракотовые статуи воинов и светильники, наполненные рыбьим жиром, - остается земле, и лишь чистый дух устремляется ввысь, к обители блаженных на вершине горы Пэнлай.

Острова Блаженных

В своем очерке о Земном рае я упоминал основные средневековые легенды, относящиеся к некоему прекрасному месту, которое располагалось, согласно общераспространенному мнению, к востоку от Азии. В древности существовало представление об Атлантиде, находящемся далеко-далеко на Западе огромном континенте, где спит Кронос и который охраняет Бриарей. Это была земля, покрытая лесами, где текли реки, а воздух был свеж. В представлении древних людей она занимала то же место, что и Земной рай у христиан. Отцы Церкви боролись с этим популярным верованием, поскольку Священное Писание давало ясное указание, что чудесная земля находится «в Едеме на востоке». Однако, несмотря на их попытки искоренить идею о существовании западного рая, она продолжала жить в умах людей на протяжении эпохи Средневековья до тех пор, пока Христофор Колумб не начал искать и не обнаружил Атлантиду и Рай в Новом Свете. Это был мир, где совпадали представления древних людей и людей Средневековья, поскольку он находился к востоку от Азии и к западу от Европы. «Святые богословы и философы были правы, когда помещали Земной рай далеко на Востоке, поскольку климат там самый благоприятный, а земля, которую я только что открыл, находится на границе Востока» – так писал адмирал в одном из своих писем. В 1498 году он вновь повторил свою мысль в другом письме: «Я уверен, что это – Земной рай», тот, что, по мнению святых Амвросия, Исидора и Беды Достопочтенного, располагался на Востоке.

Представления о западных землях, или группе островов, было распространено среди кельтов, а также среди греческих и римских географов, они имели для древних религиозное значение, и с ними были связаны суеверия, которые сохранились и после введения христианства.

Эта вера в западную страну, возможно, возникла потому, что океан приносил к берегам Европы странные чужеродные предметы. Во времена Колумба Мартин Винсент, один из капитанов на службе у короля Португалии, подобрал на мысе Сент-Винсент фрагмент деревянной резьбы, похожий кусок прибило к берегам острова Мадейра, где его обнаружил Педро Корреа, родственник великого мореплавателя. Население Азорских островов рассказывало, что когда с запада дул ветер, то на берег выбрасывало бамбук и палки с надписями на неизвестном языке. В песках острова Флорес однажды обнаружили останки двух человек с широкими лицами и чертами весьма отличными от европейцев. В другой раз к берегу прибило два каноэ, в которых находились люди странного вида. В 1682 году каноэ из Гренландии появилось у берегов острова Эдей (Оркнейские острова), а в церкви Бурры долгое время хранилась эскимосская лодка, которую некогда вынесло на берег. На побережье Гебридских островов часто находят орехи, из которых рыбаки делают табакерки или носят их в качестве амулетов. Мартин, который писал о Западных островах в 1703 году, называет их моллука . Это плоды Mimosa scandens , которые к нашим берегам приносит Гольфстрим. Большие деревянные обломки, имеющие странную форму, также прибивает к этим берегам, и островитяне строят из них свои хижины.

В 1508 году французское судно повстречало неподалеку от английского побережья лодку с американскими индейцами, как нам сообщает Бембо в своей истории Венеции. Другие примеры упоминают комментаторы удивительного фрагмента Корнелия Непота, который способствовал развитию в Средние века идеи о возможности северо-западного пути в Индию. Гумбольдт в своих заметках относительно этого фрагмента пишет: «Помпоний Мела, который жил во время относительно близкое ко времени Корнелия Непота, рассказывает, что Метелл Целер, будучи проконсулом Галлии, получил в качестве подарка от короля бойев, или боетов, нескольких человек, принесенных бурей из индийских морей к берегам Германии. Здесь нет необходимости обсуждать, являлся ли этот Метелл Целер тем самым претором Рима в год консульства Цицерона, а затем консулом совместно с Африканом, или был ли тот германский король Ариовистом, побежденным Юлием Цезарем. С определенностью можно сказать только, что из цепочки идей, которые привели Помпония Мелу к упоминанию этого факта как бесспорного, можно сделать вывод, что в его время в Риме были уверены, что эти смуглые люди, присланные из Германии в Галлию, пересекли океан, который омывал Восточную и Северную Азию».

Каноэ, человеческие останки, деревянные фрагменты и орехи, которые океан выносит на западное побережье Европы, могли послужить источником веры в то, что за заходящим солнцем существует земля, которую обозначали как Меропиду, землю Кроноса, остров Огигия, Атлантиду, Острова Блаженных или Сад Гесперид. Страбон ясно указывает, что единственным препятствием на пути на запад от Иберии в Индию является ширина Атлантического океана, но что «в том умеренном поясе, где мы проживаем, особенно поблизости от параллели, проходящей через Афины и пересекающей Атлантический океан, могут существовать два обитаемых мира, а возможно, даже больше, чем два».

Это куда более ясное предсказание о существовании Америки, чем неопределенные слова Сенеки. Аристотель принял идею о существовании нового континента на Западе и описал его, опираясь на рассказы карфагенян, как плодородную землю, покрытую лесами и орошаемую водой, которая находится напротив Геркулесовых столбов (Гибралтарского пролива). Диодор пишет, что ее открыли финикийцы, и добавляет, что в той стране есть высокие горы, а климат не слишком изменчив. При этом он пытается провести различия между ней и Элизиумом Гомера, Островами Блаженных Пиндара и Садом Гесперид. Карфагеняне начали основывать там колонии, но это было запрещено законом, поскольку существовало опасение, что изначальная территория Карфагена опустеет и жители переселятся в новую, лучшую страну. Плутарх помещает гомеровский остров Огигия в пяти днях плавания от Бриттии и добавляет, что в пяти тысячах стадий от него находится большой континент. Он простирается далеко на север, а люди, которые населяют эту огромную страну, считают старый мир маленьким островом. Такое же замечание делает и Феопомп, излагая свой географический миф о Меропиде.

Не стоит разбирать здесь древние теории об Атлантиде, поскольку их подробно изложил Гумбольдт в своей работе по географии Нового Света. Поэтому мы перейдем к кельтам и к тому месту, которое Америка занимала в их мифологии.

Как утверждает Прокопий Кесарийский, Бриттия лежит в 200 стадиях от побережья, между Британией и Фулой, напротив устья Рейна, и ее населяют англы, фриссоны и бриттоны.

Под Британией он подразумевает современную Бретань, а Бриттия – это Англия. Цец рассказывает, что на океанском побережье напротив Британии живут рыбаки, покоренные франками, но освобожденные от выплаты дани из-за их рода занятий, которое состоит в перевозке душ на другой берег. Прокопий также излагает эту историю, и сэр Вальтер Скотт передает ее в своем «Графе Роберте Парижском». Агеласт говорит: «Я прочел в том чудесном зерцале, что отражает времена отцов, труды ученого Прокопия о том, что в море за Галлией, почти напротив нее, находится призрачная земля, всегда скрытая облаками и бурями, которая известна соседствующим с ней народам как место, куда отправляются души после смерти. На одной стороне пролива живет несколько странного рода людей, рыбаков, которым дарованы определенные привилегии за то, что, будучи живыми, они выполняют обязанности языческого Харона и перевозят души усопших на остров, который становится обиталищем последних после смерти. В ночи этих рыбаков попеременно вызывают, чтобы они исполнили свое дело, благодаря которому у них есть разрешение жить на этом странном берегу. В дверь того, чья очередь исполнить эту единственную службу пришла на сей раз, раздается стук, который производит не рука смертного, и шепот, подобный угасающему ветерку, призывает рыбака сделать его работу. Он спешит на берег к своей лодке и едва только садится в нее, как ощущает, что ее корпус заметно погружается в воду – это означает, что в ней уже сидит мертвец. Никого не видно, и, хотя слышны голоса, невозможно разобрать, о чем они говорят – как будто кто-то разговаривает во сне». Согласно мнению господина де ла Вильмарке, место, откуда отчаливала лодка с призрачным грузом, находилось поблизости от мыса Рац, рядом с Бухтой Душ на крайнем западе Финистера. Пустынные равнины этого мыса напротив острова Сент с его озером Кледен, вокруг которого каждую ночь танцуют скелеты утонувших моряков, расположенным неподалеку от Плогофа, и болотами, усеянными памятниками друидов, делают этот пейзаж подходящим для того, чтобы здесь собирались души перед своим призрачным путешествием. Также в этих краях поблизости от Ланниона находятся развалины древнего города, отождествленного с??????? Страбона.

«На большом острове Бриттия, – продолжает Прокопий, – люди в древние времена построили длинную стену, отделив значительную часть земли. К востоку от этой стены хороший климат и обильные урожаи, но к западу от нее они, напротив, таковы, что никто не может прожить там и часа; это прибежище змей и других рептилий. Если кто-нибудь попадает на ту сторону, то сразу умирает, отравленный ядовитыми испарениями». Это суеверие как бы служило второй, дополнительной, стеной страны мертвых, сохраняющей абсолютную уединенность душ. Прокопий отмечает, что данное представление было широко распространено, и ему рассказывали об этом многие.

Клавдиан тоже слышал эту легенду, но спутал ее с иным миром Одиссея. «На дальнем побережье Галлии есть место, защищенное от приливов и отливов Океана, где Одиссей, совершив кровопролитие, привлек призраков. Там слышались стоны, и огни мерцали среди теней. Жители того места видели бледные, как статуи, фигуры и бродивших мертвецов». Согласно Плинию, Филемон называл Северный Океан «морем мертвых».

В древней балладе о Ланселоте Озерном Дева из Астолата просит после смерти положить ее тело, одетое в богатое платье, в лодку и позволить той уплыть вслед за ветром. Это следы того самого древнего представления о путешествии за море в мир мертвых.

И пусть поставят одр смертный мой,

Где к Ланселоту от любви я умерла,

Украшенный по-королевски щедро,

С моим остывшим телом бездыханным,

Одетым в самые роскошные одежды,

На ту повозку, что к реке его доставит,

Чтоб в лодку опустить его, затянутую черным.

Могильщик в «Гамлете» поет о мертвеце:

…перевезла на корабле в страну,

Как будто я не был таким.

Когда король Артур получил свою смертельную рану, сэр Бедивер принес его на берег.

«И когда они подошли к воде, то увидели у самого берега маленькую лодку, в которой сидели прекрасные дамы, и среди них – королеву, и у всех них на голове были черные капюшоны. Они начали плакать и стенать, когда увидели короля Артура.

– Положи меня в эту лодку, – произнес король, и он осторожно сделал это.

Три королевы приняли его с глубокой скорбью. Эти три королевы сели рядом, на колени одной из них король Артур положил голову.

И тогда эта королева сказала:

– Ах, дорогой брат, почему же ты медлил вдали от меня? Увы! Эта рана на твоей голове чересчур остудилась.

Они стали грести прочь от берега, и сэр Бедивер вскричал:

– О, господин мой Артур! Что будет со мною теперь, когда ты покидаешь меня здесь одного среди моих врагов?

– Утешься, – произнес Артур, – и сделай все, что можешь, ибо на меня уже не в чем полагаться. Я уезжаю в долину Авалона, чтобы залечить свою тяжелую рану. И если ты более никогда не услышишь обо мне, молись за мою душу!

Королевы и дамы плакали и стенали так, что было горестно их слушать. И когда лодка скрылась из глаз сэра Бедивера, он заплакал и вошел в лес».

Этот чудесный Авалон,

Где не бывает града, снега и дождя,

И ветер не взвывает громко,

А есть счастливые долины и сады,

Что к морю летнему подходят,

является кельтским Островом Блаженных. Цец и Прокопий пытаются определить его местоположение и приходят к выводу, что это Британия. Но в этом они ошиблись, так же как и те, кто надеялся найти Авалон в Гластонбери. Авалон – это Остров яблок, название, напоминающее о Саде Гесперид, находящемся далеко в западных морях, в центре которого стоит дерево с золотыми яблоками. Затем нам говорят, что на далеком острове Огигия спокойно спит Кронос, охраняемый Бриареем, пока не настанет время ему проснуться. Это греческая форма мифа об Артуре, который излечивается на Авалоне от своей тяжелой раны. Едва ли нужно говорить, что Артур из романа является на самом деле полубогом, в которого верили задолго до появления исторического Артура. Плутарх утверждает, что Огигия лежит на западе за заходящим солнцем. Согласно древнему стихотворению, опубликованному господином Вильмарке, это место восхитительной красоты. Юноши и девушки танцуют там, взявшись за руки, на покрытой росой траве, ветви зеленых деревьев отягощают яблоки, а золотое солнце опускается и поднимается за лесами. Журчащий ручей течет из источника в центре острова, души пьют из него и получают новую жизнь с глотком этой воды. В той стране царят радость, стихи и песни. Это земля изобилия, где вечно продолжается золотой век. Коровы дают так много молока, что им наполняют пруды. Там также есть стеклянный дворец, парящий в воздухе, который принимает в своих прозрачных стенах души блаженных умерших. Это тот самый стеклянный дом, куда путешествовали Меррдин Эмрис и девять его бардов. О нем упоминает Талиесин в своем стихотворении «Добыча бездны», где он говорит, что бесстрашие Артура не удержать в стеклянном здании. Существуют лишь три рода людей, которые не получают туда доступ: портные (о них говорят, что один человек другой профессии стоит девятерых портных), которые проводят дни сидя и руки которых, несмотря на труд, остаются белыми, колдуны и ростовщики.

Согласно общераспространенному мнению, этот отдаленный остров гораздо прекраснее рая. Слухи о его великолепии так волновали умы людей Средневековья, что западная страна превратилась в предмет сатиры и острот. Ее прозвали «страной с молочными реками и кисельными берегами» («Кокейн»).

В английском стихотворении, «написанном, предположительно, в конце XIII века», которое, как замечает господин Райт («Чистилище Святого Патрика»), «было весьма небрежно напечатано Хикесом с рукописи, ныне хранящейся в Британском музее», эта страна описывается как находящаяся далеко за морем к западу от Испании. В современном изложении оно таково:

Хотя Рай и прекрасен,

Кокейн еще лучше.

Что есть в Раю?

Трава, цветы и зеленые листья,

Радость и удовольствия.

Там нет мяса, а есть лишь плоды,

Нет зала, жилища и даже скамьи,

И для утоления жажды – только вода.

В раю живут только два человека, Енох и Илия. А вот Кокейн наполнен счастливыми мужчинами и женщинами. Страны, подобной этой, нет больше нигде на земле. Там всегда царит день и никогда не наступает ночь, не бывает ссор и раздоров, никто не умирает, никогда не идет град, снег и дождь, не слышно грома и рева ветров:

Есть там и прекрасное аббатство,

Где живут разные монахи,

Там есть и жилища, и залы,

Стены их построены из теста,

Из мяса возведены и из рыбы.

Из всего самого вкусного.

Пироги покрывают крыши

Церкви, монастыря, жилищ и зала.

Гвозди – кровяные колбасы.

Мясо для принцев и королей.

Монастырь построен из сдобы и специй, а над всем этим весело поют птицы, готовые зажаренными влететь в голодные рты.

Французское стихотворение об этой стране описывает ее как кулинарный рай, что и отразилось в ее названии. По улицам ходят жареные гуси, течет река вина, все женщины там прекрасны, и каждый месяц человек получает новое платье. Там есть источник вечной молодости, который восстанавливает силы и цветущий вид каждого, кто в нем искупается, даже если до этого он был старым и безобразным.

Несмотря на то что большинство бурлесков Средних веков могли смеяться над этой загадочной западной страной блаженных душ, она прочно заняла свое место в умах людей. Довольно любопытно, что, так же как Прокопий путает Британию с Авалоном, у немецких крестьян есть своя «земля ангелов», которую они по созвучию идентифицируют с Англией, куда, как они считают, увозят души умерших. Согласно тевтонской мифологии, которая в этом пункте похожа на кельтскую, в этой стране есть стеклянная гора. В подобном же виде славяне представляют рай для душ. В нем находится огромный сад с яблонями, в центре которого возвышается стеклянная гора с золотым чертогом на вершине. В древности при погребении они клали рядом с телом медвежьи когти, чтобы помочь покойному забраться на эту хрустальную гору.

Эта загадочная западная страна в Ирландии называлась Тир-на-Ог, то есть Страна юности, она отождествлялась с городом дворцов и церквей, затопленным Атлантическим океаном или находящимся на дне озера.

Господин де Латокнэ в своем описании поездки по Ирландии, процитированном Крофтоном Крокером, говорит: «Древнегреческие авторы, и в особенности Платон, записали древнее предание. Они рассказывают, что огромный остров, или даже большой континент, находившийся к западу от Европы, поглотило море. Более чем вероятно, что жители Коннемара никогда не слышали о Платоне и вообще о греках, и тем не менее у них есть такое же древнее предание. «Наша земля снова появится когда-нибудь», – говорят старики молодому поколению, когда приводят их в определенный день года на вершину горы и указывают в море. Рыбаки на побережьях также ссылаются на то, что видели города и деревни на дне под водой. Описания этой вымышленной страны являются столь же яркими и преувеличенными, как и описания земли обетованной: там текут молочные ручьи, реки плещут вином, и, несомненно, там есть потоки виски и портера».

Тема подводных городов, которые появляются над волнами на рассвете Пасхального воскресенья или которые можно увидеть при лунном свете в безмолвной глубине, слишком обширна, чтобы рассматривать ее здесь, она могла бы стать предметом отдельного труда. Каждый из мифов древности связан с другими легендами, и очень трудно выделить для исследования только один, не касаясь при этом других, соединенных с ним, и не пытаясь их анализировать. Так в христианстве один символ неразрывно связан с другим, объясняя все остальные и логично продолжая те, что ему предшествовали, поэтому вырезание одного догмата разрушит целостность и единство веры. Так же и с мифами древности: один миф связан с другим и не может быть отделен без разрушения гармонии волшебного цикла.

Однако ограничимся двумя пунктами – призрачной страной на Западе и путешествием в нее.

Вашингтон Ирвинг пишет: «Те, кто читал историю Канар, могут припомнить чудеса, которые рассказывают об этом загадочном острове. Иногда его можно было увидеть с берега далеко на западе. По всей видимости, он был столь же реален, как и сами Канары, и даже более прекрасен. Экспедиции отплывали от Канарских островов, чтобы обследовать эту землю обетованную. Некоторое время его позолоченные солнцем горные вершины и длинные темные очертания мысов были четко видны, но по мере того, как путешественники приближались, и горная вершина, и мыс постепенно растворялись в воздухе, и оставалось только голубое небо над синей водой.

Поэтому этот загадочный остров был назван древними географами Aprositus , то есть «недостижимый». Жители Канар рассказывают об этом острове, который они назвали именем Святого Брендана, следующую сказку. В начале XV века в Лиссабоне появился старый капитан. Шторм раз занес его неведомо куда, и он сумел пристать к берегам далекого острова. Там капитан увидел прекрасные города, где жили христиане. Жители острова поведали ему, что являются потомками той группы верующих, которая отплыла из Испании, когда страну завоевали мусульмане. Они спросили, как обстояли дела сейчас на их родине, и глубоко опечалились, когда узнали, что мусульмане все еще господствуют в Гранаде. Старого капитана по возвращении на корабль настиг шторм, который кружил его по морю, и он никогда больше не видел неизвестного острова. Эта странная история вызвала немалое волнение в Португалии и Испании. Те, кто был сведущ в истории, вспомнили, как читали, что в VIII веке, во времена завоевания Испании, семь епископов во главе семи групп изгнанников пересекли огромный океан и приплыли к далеким берегам, где они смогли основать семь христианских городов и исповедовать свою веру в безопасности. Судьба этих скитальцев до того времени оставалась загадкой и стерлась из памяти, но рассказ старого капитана воскресил забытую историю. Набожные и восторженные люди решили, что этот остров, так случайно найденный, был тем самым местом спасения, куда скитавшиеся епископы привели свою паству по воле Божественного Провидения. Однако никто не занялся этим делом хотя бы вполовину так же ревностно, как дон Фернандо де Альма, молодой, романтически настроенный дворянин, занимавший высокое положение при дворе португальского короля и обладавший мягким сангвиническим оптимистическим характером. Остров Семи Городов становится отныне постоянным предметом его мыслей днем и его снов ночью, он решает снарядить экспедицию и отправиться на поиски святого острова. Король снабдил его документом, согласно которому он становился губернатором страны, которую откроет, с единственным условием – он возьмет на себя все расходы и заплатит десятую долю прибыли в казну. Дон Фернандо отправился с двумя кораблями к Канарским островам – в то время это была область морских открытий и романтики и самая дальняя точка известного мира (Колумб еще не пересек океан). Едва суда достигли этой широты, как их разделил ужасный шторм. Множество дней каравелла дона Фернандо скиталась по воле стихий, а команда пребывала в отчаянии. Но однажды шторм утих, океан успокоился, тучи, затянувшие небо, разошлись, и измученные бурей моряки увидели прекрасный остров, покрытый горами, чьи вершины появились из темноты, словно по волшебству. Каравелла легла в дрейф напротив устья реки, на берегах которой на расстоянии около лиги раскинулся величественный город с высокими стенами, башнями и укрепленным замком. Спустя некоторое время на реке появилась шестнадцативесельная лодка и стала приближаться к кораблю. Под шелковым балдахином на корме сидел богато одетый дворянин, над головой которого развевался флаг со святым символом креста. Когда лодка достигла каравеллы, кавалер поднялся на борт и на старом кастильском наречии поприветствовал странников на Острове Семи Городов. Дон Фернандо с трудом мог поверить в то, что это не сон. Он назвал свое имя и цель путешествия. Великий камергер – таков был титул дворянина – уверил его, что, как только он представит свои документы, его тут же признают губернатором Семи Городов. День близился к закату, лодка была готова доставить его на землю и конечно же привезла бы назад. Дон Фернандо спустился в нее вслед за Великим камергером, и они отправились на берег. Все носило отпечаток прошлых времен, как если бы мир вернулся назад на несколько столетий; и это было неудивительно, ведь Остров Семи Городов был отрезан от остальной части суши веками. На берегу дон Фернандо провел приятный вечер в замке, а ночью он с неохотой вновь сел в лодку, чтобы вернуться на корабль. Лодка вышла в море, но каравеллы не было видно. Гребцы продолжали свой труд, их монотонная песня производила убаюкивающее впечатление. Дремота охватила дона Фернандо: предметы стали расплываться перед его глазами, и он потерял сознание. Придя в себя, он обнаружил, что находится в странной каюте в окружении незнакомцев. Где он? На борту португальского судна из Лиссабона. Как он сюда попал? Его бесчувственное тело было найдено на обломке, дрейфующем в океане. Судно прибыло в бухту Тагус и стало на якорь перед знаменитой столицей. Счастливый дон Фернандо сошел на берег и поспешил в отчий дом. Дверь ему открыл незнакомый привратник, который ничего не знал о нем и его семье: люди с таким именем многие годы не жили здесь. Тогда он разыскал дом своей невесты, донны Серафины. Он увидел ее на балконе и протянул к ней руки с возгласом восторга. Она взглянула на него с негодованием и поспешно удалилась. Он позвонил у двери, когда привратник открыл ему, кинулся к хорошо знакомой комнате и бросился к ногам Серафины. Она в ужасе попятилась и нашла спасение в объятиях молодого кавалера.

– Что это значит, сеньор? – вскричал последний.

– Какое право вы имеете задавать мне этот вопрос? – воскликнул дон Фернандо в бешенстве.

– Право жениха!

– О, Серафина! И это твоя верность? – произнес он с мукой в голосе.

– Серафина! Кого вы называете Серафиной, сеньор? Эту сеньору зовут Мария.

– Как?! – вскричал дон Фернандо. – Разве это не Серафина Альварес, та самая, чей портрет улыбается мне со стены?

– Пресвятая Дева! – произнесла молодая дама, взглянув на портрет. – Он говорит о моей прапрабабке!

С португальской легендой, которая была очаровательно пересказана Вашингтоном Ирвингом, мы должны сравнить приключения Порсенны, царя России, изложенные в шестом томе «Поэтического собрания» Додсли. Западный ветер унес Порсенну к отдаленным землям, где было очень красиво и всегда цвели цветы. Там он встретил принцессу, с которой приятно провел несколько недель. Однако, желая вернуться в свое царство, он простился с ней, пообещав вернуться через три месяца.

Когда он вернулся в Россию, его настигло всепобеждающее время и он умер. Почти такая же легенда есть в Ирландии.

Таким же образом Ожье Датчанин обнаружил, что провел в Авалоне много времени. Однажды его конь Папиллон увлек его по дороге света в таинственную Яблочную долину, где он спешился у источника, вокруг которого росли кусты, покрытые благоухающими цветами. Возле него стояла прекрасная дева, которая протянула Ожье золотую корону, увитую цветами. Он надел ее и в тот же миг забыл о своем прошлом, о битвах и любви к славе. Карл Великий и его рыцари стали в его памяти просто сном. Он видел только Моргану и желал лишь одного – провести вечность у ее ног. Однажды корона соскользнула с его головы и упала в источник, к нему тут же вернулась память, а мысли о его друзьях, родных и воинской доблести нарушили его безмятежность. Ожье попросил Моргану позволить ему вернуться на землю, и она согласилась. Он обнаружил, что за несколько часов, проведенных им в Авалоне, прошло двести лет. Карла Великого, Роланда и Оливера больше нет, на троне Франции сидит Гуго Капет, а династия Карла Великого сошла на нет. Ожье не обрел покоя во Франции и вернулся в Авалон, чтобы не покидать более фею Моргану.

В португальской легенде Остров Семи Городов, несомненно, является страной душ древних кельтов, населявших Иберийский полуостров. В ней сохранились такие древние символы, как лодка, которая доставляет души на берег, великолепные пейзажи и прекрасный замок, но значение мифа было утрачено. Поэтому была сочинена история об испанской колонии, находящейся далеко в Западных морях, где нашли спасение беглецы, с которыми дон Фернандо встретился на призрачном острове.

Вера в существование этой страны была очень сильна в Ирландии в XI веке. Это ясно из того факта, что она вошла в народную мифологию скандинавов под названием Великая Ирландия. Вплоть до сокрушения скандинавского королевства на востоке Эрина в великой битве при Клонтарфе (1114) скандинавы много почерпнули из контактов с ирландцами, по этой причине у них появились ирландские имена, например Найал и Кормак, и ирландские суеверия. Название, которое они использовали для Острова Блаженных, находящегося в западных морях, было или Великая Ирландия, поскольку там говорили на гойдельском языке (это была колония душ кельтов), или Страна белых людей, потому что ее жители носили белые одежды. В средневековом видении рыцаря Овейна, которое является просто фрагментом кельтской мифологии в христианском облачении, рай был окружен светлой стеной, «белой и сверкающей, подобно стеклу», что напоминает о стеклянном дворце в Авалоне, а его обитатели «носили светлые одежды». Пятнадцать из них встретились ему в начале путешествия, и все они носили белые одеяния.

Следующая выдержка из исландских хроник упоминает об этой таинственной земле.

«Мар из Холума женился на Торкатле, их сыном был Ари. Шторм занес его к Стране белых людей, которую некоторые называют Великой Ирландией. Она находится в Западном море поблизости от Винланда. Сказано, что она находится в шести днях пути от Ирландии, если плыть строго на запад. Ари так и не смог выбраться оттуда. Там он принял крещение. Храфн, который плавал в Лимерик, был первым, кто рассказал об этом. Он провел много времени в Лимерике, в Ирландии».

Это отрывок из «Книги о заселении земель», труда XII века. Беспокойный исландец, Бьёрн Боец Широкого Залива, покинул свой дом. Спустя долгое время, примерно в 1000 году уроженец того же острова по имени Гудлейв, занимавшийся торговлей между Исландией и Дублином, был захвачен ужасным штормом, пришедшим с востока, который отнес его далеко в Западные моря, где он прежде не бывал. Здесь он нашел землю, достаточно густо населенную, жители которой говорили на ирландском языке. Его команда предстала перед судом обитателей тех мест, которые собирались поступить с ними жестоко. Однако тут подъехал высокий человек, окруженный отрядом воинов, перед которым все население преклонило колени. Этот человек заговорил с Гудлейвом на северном наречии и спросил, откуда тот пришел. Узнав, что он из Исландии, он задал ему вопросы о людях, живущих в непосредственной близости от Широкого Залива, а потом дал ему кольцо и меч, чтобы он передал их дома друзьям. Затем он попросил его немедленно вернуться в Исландию и предупредить его родичей, чтобы они не искали его в этой новой стране. Гудлейв снова вышел в море и, благополучно достигнув Исландии, рассказал о своих приключениях, придя к выводу, что человек, которого он встретил, был Бьёрном Бойцом Широкого Залива.

Другой исландец привез из Винланда двоих детей, которые рассказали, что неподалеку от их дома находится страна, где люди носят развевающиеся белые одежды и поют церковные псалмы. Северные ученые пытались отождествить эту Страну белых людей с Флоридой, где, как они полагают, располагалась валлийская колония, основанная Мадоком в 1169 году. У меня почти нет сомнений, что это просто исландская версия ирландского суеверия, относящегося к Острову Душ, который находится за заходящим солнцем.

…На корабле своем хрустальном,

Куда уехал Мерлин с бардами своими,

Тот самый старый Мерлин, тайн владыка.

Возможно, что ковчег его был полон жизни,

И он повиновался господину.

Они достигли в нем Страны умерших,

Где, может, обретут они бессмертье,

Испив до дна блаженства воздух,

Что над Флатиннисом несет источник вечный,

Все ароматы смешивая, дабы

Создать тот ветер, что вечернею порою

Поет мелодию свою скитальцу.

Флат Иннис – это гаэльское название западного рая. Макферсон в своем введении к «Истории Великобритании» рассказывает легенду, которая совпадает с теми, что были распространены среди кельтских народов. В давние времена в Скерре жил прославленный друид. Он сидел на берегу, обратившись лицом на запад, глаза его следили за заходящим солнцем, и он проклинал жестокие волны, что стоят между ним и далеким Зеленым Островом. Однажды, когда он, задумавшись, сидел на камне, в море поднялся шторм. Туча, под которой бушевали пенные волны, неожиданно опустилась на бухту, и из ее темных глубин показалась лодка с белыми парусами, наполненными ветром, и рядами блестящих весел, но без гребцов. Она, похоже, двигалась сама собой. Ужас охватил друида, и тут он услышал голос: «Поднимайся, и ты увидишь Зеленый Остров, где живут те, кто ушел!» Тогда он сел в лодку. В то же мгновение ветер изменился, туча окутала его со всех сторон, и в этом облаке лодка отплыла. Семь дней промелькнули над ним в тумане, а на восьмой волны взыграли, лодку окутала тьма, которая все больше сгущалась вокруг друида, а затем он услышал крик: «Остров! Остров!» Тучи рассеялись, волны успокоились, ветер стих, и лодку окружил ослепительный свет. Перед ним лежал Остров Мертвых, испускавший золотое сияние. Склоны его холмов покрывала зелень и прекрасные деревья, вершины гор окутывали прозрачные яркие облака, с них струились чистые потоки, чье журчание было подобно переливам арфы, которые исчезали в голубых заливах. Долины были открыты океану, листья деревьев, разбросанных по зеленым склонам, едва колыхались от легкого ветерка, все было тихим и ярким. Чистое осеннее солнце сияло с небес над полями. Оно не спешило на запад, чтобы упокоиться там, и не поднималось на востоке, а висело, словно золотой светильник, всегда озаряя Остров Блаженных.

Здесь в сверкающих залах жили души умерших, всегда цветущие и прекрасные, смеющиеся и веселые.

Удивительно, как живучи в людской памяти древние мифологические представления о смерти. Эта кельтская легенда о «Земле за морем», куда переносятся души после смерти, вошла в народную религию Англии. Гимн из коллекции Союза Воскресной Школы основан на этой древней друидической доктрине:

А встретимся ли мы на берегу том,

Где перестанут бесноваться волны,

Где душу никогда не потревожит

Печаль, в том вечности краю?

Достигнем после плаванья сквозь бури,

Благословенной гавани той, чтобы

Могли в ней бросить якорь и увидеть

Небесные блаженства берега?

И встретим ли мы тех, кого любили

И кто был вырван из объятий наших,

И лица их узрим опять воочию?

Таков и гимн из коллекции графини Хантингтон:

Я судно на воду спущу, оставив землю,

Где грех царит, что души усыпляет.

Я для тебя все с радостью покину,

Чтоб к небесам уплыть с тобою.

Так приходи же, ветер, и неси

С собою бурю благодати вечной,

Чтобы вести корабль мой отсюда

На небо, где мое отныне место.

Где я ту гавань обрету, в которой

Забуду мир и все его грехи навеки.

Я могу процитировать стихотворение «Последнее путешествие», которое основано на гаэльской легенде, рассказанной Макферсоном:

Вперед! Туда! Сквозь шторм и волны,

Оставив все тревоги жизни,

Покинув дом и одр мой смертный,

Я поплыву к Земле блаженных.

Пусть темнота меня смущает

И подо мною катят волны,

Но сострадание, я знаю,

Поддержит душу на плаву

В смятенье тягостном моем.

Меня влекут потоки ливня

В угрюмый темный океан,

Где мой корабль одиноко

По водам темным заскользит.

О, как пугают рев и грохот!

Но все ж вперед, скорей навстречу

Блаженства берега сиянью!

О, капитан великий, славный,

Сидящий в белом одеянии

И победивший смерть и ад,

Ты Путь, и Истина, и Свет!

Поговори со тьмой ужасной

И попроси утихнуть волны,

Ведь, слышишь, ангелы взывают

Сейчас к душе моей с небес.

Теперь все сожаленья канут,

Печаль уйдет, и я навеки

Останусь здесь и буду песню

С детьми о счастье распевать.

Мне представляется крайне интересным проследить связи современного протестантизма с древними мифологиями, из которых он возник. В ранний период Отцы Церкви заблуждались, считая древние ереси «поддельными» формами христианства, ибо они являются самостоятельными религиями, лишь слегка окрашенными христианством. Я уверен, что мы сделали ошибку такого же рода, рассматривая религиозный раскол в Англии в христианском ключе, учитывая то, с какой силой он проявился в малонаселенных местностях Корнуолла, Уэльса и восточных болотистых областях Йоркшира, где сильны кельтские элементы. Это абсолютно другое явление: его основой и движущей силой являются древние британские верования, постепенно перешедшие в христианство.

В соборе Святого Петра в Риме находится статуя Юпитера, лишенная своей молнии, которую заменили символические ключи. Таким же образом большинство религиозных верований низших сословий, которые мы считаем по существу христианскими, являются древними языческими, только с замененными христианскими символами. Это измененная история о хитрости Иакова: голос является голосом старшего брата, а руки и одежда принадлежат младшему.

Я уже приводил веру в ангельскую музыку, которая зовет за собой душу в качестве примера сохранившихся языческих представлений в народной протестантской мифологии.

Другой пример нашел воплощение в доктрине, согласно которой души умерших превращаются в ангелов. В иудаизме и христианстве ангелы и люди являются совершенно разными созданиями, сотворенными из разных материй. И иудей, и католик со столь же малой вероятностью могли смешать представления о них, как поверить в переселение душ. Но религия диссентеров отличается. Согласно представлениям друидов, души умерших охраняют живых. Ту же идею разделяли древние индийцы, которые почитали духов предков, питри, потому что они наблюдали за ними и оберегали их. Гимн «Я хочу быть ангелом», столь популярный в диссентерских школах, основан на древнем арийском мифе и поэтому представляет большой интерес, но никак не является христианским.

Еще один принцип, который противоречит христианскому вероучению, хотя и вытеснил его в народных верованиях, – это переселение души в рай сразу после того, как она покидает тело.

Апостолы учат нас о воскресении тела. Если мы прочтем Деяния святых Апостолов и их Послания внимательно, то удивимся, какое большое значение придается этой доктрине. Они разошлись по земле, чтобы проповедовать, во-первых, воскресение Христа, а во-вторых, следующее за этим воскресение христиан. «Ибо, если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес; А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна… Но Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших… Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут». Это ключевой момент в учении апостолов, он проходит через весь Новый Завет и находит отражение в трудах Отцов Церкви. Он занимает свое законное место в символе веры, и Церковь никогда не переставала весьма твердо настаивать на нем.

Но представление о душе, которая возносится на небеса, и о ее счастливом существовании после смерти не находит отражения в Библии или в богослужении любого направления церкви – греческого, римского или англиканского. Это было верование наших кельтских предков, и оно сохранилось в английском протестантизме, чтобы лишить доктрину воскресения ее власти в умах людей. И опять же у кельтов включение в священный внутренний цикл просветленных в точности соответствовало доктрине перехода, проповедуемой диссентерами. К ней относятся, согласно бардам, такие понятия, как «второе рождение» и «обновление», которые по сей день используют методисты, чтобы описать таинственный процесс перехода.

Однако вернемся к предмету настоящей статьи. Вот только один факт: я слышал о том, что некоего человека в Кливленде похоронили два года назад со свечой, пенни и бутылкой вина. Свеча должна была освещать ему путь, пенни он должен был отдать перевозчику, а вино должно было поддержать его силы, пока он путешествует на небо. Мне об этом рассказали сельские жители, которые посетили похороны. Это выглядит так, как будто плавание в иной мир является не просто фигурой речи, а реальностью.

О блаженных обителях Многими обителями у Отца Спаситель называет меры разумения водворяемых в оной стране; разумею же те различия и разности, с какими наслаждаются там, сообразно со своим разумением, ибо Господь наименовал многие обители не по разности мест, но по

Из книги Великие учителя церкви автора Скурат Константин Ефимович

О блаженных местах (По славянскому переводу, часть II. Слово 7)Исполняя сии заповеди, плоды их предпошлем туда, ибо исполняются они здесь, а предваряют нас, возлюбленные, там. Здесь, братия, кажутся они малыми, а там уготовляют великую и несравненную награду. Там всякая

Из книги Рукописи из кельи автора Феофан Затворник

"Высокое житие" блаженных жен "Описал… не только знаменитых мужей, проводивших отличную жизнь, но и блаженных и честных жен, подвизавшихся в высоком житии… в пример любви к Богу для жен, хотящих украситься венцом воздержания и чистоты". [с. 9, 10] Представив подвиги святых

Из книги Палестинский патерик автора Автор неизвестен

Из книги Творения автора Двоеслов Григорий

ПРЕДИСЛОВИЕ о жизни и подвижничестве блаженных святых отцов Вечно Сущее у Бога Бог Слово, по великой благости премудро сотворивший мир из ничего, простер небо над всем видимым и на нем утвердил светила, чтобы освещали всю тварь и людям споспешествовали в делах их. Сей же

Из книги Творения автора Синайский Нил

Беседа XXXIV, говоренная к народу в храме блаженных Иоанна и Павла в третий воскресный день по Пятидесятнице. Чтение Св. Евангелия: Лк.15:1–10 Во время оно, бяху приближающеся к (Иисусу) Нему вси мытарие и грешницы послушати Его. И роптаху фарисее и книжницы, глаголюще, яко Сей

Из книги Жизнь Константина автора Памфил Евсевий

Отделение 10. О житии блаженных и злоумии диавола Глава 1. Итак, поелику дела, как сказано, друг, в таком положении и столько беззакония на свете, что все подражают в жизни рыбам, поглощают меньших и сами поглощаются сильнейшими, то надобно найти или какого–либо великого

Из книги Святые южных славян. Описание жизни их автора (Гумилевский) Филарет

Из книги Палестинский патерик автора

10 ч. Память блаженных деспотов ИОАННА и его родителей СТЕФАНА и АНГЕЛИНЫ Бранковичей. Нелегко найти в истории владетельных лиц, чья жизнь была бы так полна превратностями и бедами, как жизнь блаж. деспота сербского Стефана - Бранковича и семьи его22).В 1457 г. турки завладели

Из книги Верования дохристианской Европы автора Мартьянов Андрей

Предисловие о жизни и подвижничестве блаженных святых отцов Вечно Сущее у Бога Бог Слово, по великой благости премудро сотворивший мир из ничего, простер небо над всем видимым и на нем утвердил светила, чтобы освещали всю тварь и людям споспешествовали в делах их. Сей же

автора Ткачев Андрей

Острова в океане Жизнь посреди моря накладывала особенный отпечаток на сознание кельтов. В море, как уже известно, находились Острова Блаженных, острова вечной молодости и бессмертия, а также царство мертвых.В представлении кельтов граница между мирами - людей и богов,

Из книги "Страна чудес" и другие рассказы автора Ткачев Андрей

Греция. Острова * * *«Я там была». За то, чтобы произнести эти слова, наша героиня заплатила бы много. Очень много. «Была». Сладкое слово. Когда она сможет произнести его, ей тоже покажется раем и это море с выводком рыбацких лодок у берега, и горы, поросшие курчавым лесом, и

Из книги Встречаем Пасху. Традиции, рецепты, подарки автора Левкина Таисия

Греция. Острова Гладкие большие камни уличной мостовой. Дорога, верблюжьими горбами идущая то вверх, то вниз. Низкорослые, белые, аккуратные здания вдоль улиц. И тишина.Когда идешь по улице вверх, перед тобой голубое небо. Остановишься наверху отдышаться,

Из книги автора

«Плавающие острова» 3 яйца, отдельно белки и желтки, 4 ст. ложки сахарной пудры, 2 ? стакана молока, 2 ч, ложки кукурузной муки. ? ч. ложки вон ильного сох ара, 1 ст. ложка тертого шоколада.1. Для изготовления меренг взбить белки с 1 ст. ложкой сахарной пудры в плотную пену и

Острова Блаженных

В своем очерке о Земном рае я упоминал основные средневековые легенды, относящиеся к некоему прекрасному месту, которое располагалось, согласно общераспространенному мнению, к востоку от Азии. В древности существовало представление об Атлантиде, находящемся далеко-далеко на Западе огромном континенте, где спит Кронос и который охраняет Бриарей. Это была земля, покрытая лесами, где текли реки, а воздух был свеж. В представлении древних людей она занимала то же место, что и Земной рай у христиан. Отцы Церкви боролись с этим популярным верованием, поскольку Священное Писание давало ясное указание, что чудесная земля находится «в Едеме на востоке» . Однако, несмотря на их попытки искоренить идею о существовании западного рая, она продолжала жить в умах людей на протяжении эпохи Средневековья до тех пор, пока Христофор Колумб не начал искать и не обнаружил Атлантиду и Рай в Новом Свете. Это был мир, где совпадали представления древних людей и людей Средневековья, поскольку он находился к востоку от Азии и к западу от Европы. «Святые богословы и философы были правы, когда помещали Земной рай далеко на Востоке, поскольку климат там самый благоприятный, а земля, которую я только что открыл, находится на границе Востока» – так писал адмирал в одном из своих писем. В 1498 году он вновь повторил свою мысль в другом письме: «Я уверен, что это – Земной рай», тот, что, по мнению святых Амвросия, Исидора и Беды Достопочтенного, располагался на Востоке.

Представления о западных землях, или группе островов, было распространено среди кельтов, а также среди греческих и римских географов, они имели для древних религиозное значение, и с ними были связаны суеверия, которые сохранились и после введения христианства.

Эта вера в западную страну, возможно, возникла потому, что океан приносил к берегам Европы странные чужеродные предметы. Во времена Колумба Мартин Винсент, один из капитанов на службе у короля Португалии, подобрал на мысе Сент-Винсент фрагмент деревянной резьбы, похожий кусок прибило к берегам острова Мадейра, где его обнаружил Педро Корреа, родственник великого мореплавателя. Население Азорских островов рассказывало, что когда с запада дул ветер, то на берег выбрасывало бамбук и палки с надписями на неизвестном языке. В песках острова Флорес однажды обнаружили останки двух человек с широкими лицами и чертами весьма отличными от европейцев. В другой раз к берегу прибило два каноэ, в которых находились люди странного вида. В 1682 году каноэ из Гренландии появилось у берегов острова Эдей (Оркнейские острова), а в церкви Бурры долгое время хранилась эскимосская лодка, которую некогда вынесло на берег. На побережье Гебридских островов часто находят орехи, из которых рыбаки делают табакерки или носят их в качестве амулетов. Мартин, который писал о Западных островах в 1703 году, называет их моллука . Это плоды Mimosa scandens , которые к нашим берегам приносит Гольфстрим. Большие деревянные обломки, имеющие странную форму, также прибивает к этим берегам, и островитяне строят из них свои хижины.

В 1508 году французское судно повстречало неподалеку от английского побережья лодку с американскими индейцами, как нам сообщает Бембо в своей истории Венеции. Другие примеры упоминают комментаторы удивительного фрагмента Корнелия Непота, который способствовал развитию в Средние века идеи о возможности северо-западного пути в Индию. Гумбольдт в своих заметках относительно этого фрагмента пишет: «Помпоний Мела, который жил во время относительно близкое ко времени Корнелия Непота, рассказывает , что Метелл Целер, будучи проконсулом Галлии, получил в качестве подарка от короля бойев, или боетов , нескольких человек, принесенных бурей из индийских морей к берегам Германии. Здесь нет необходимости обсуждать, являлся ли этот Метелл Целер тем самым претором Рима в год консульства Цицерона, а затем консулом совместно с Африканом, или был ли тот германский король Ариовистом, побежденным Юлием Цезарем. С определенностью можно сказать только, что из цепочки идей, которые привели Помпония Мелу к упоминанию этого факта как бесспорного, можно сделать вывод, что в его время в Риме были уверены, что эти смуглые люди, присланные из Германии в Галлию, пересекли океан, который омывал Восточную и Северную Азию».

Каноэ, человеческие останки, деревянные фрагменты и орехи, которые океан выносит на западное побережье Европы, могли послужить источником веры в то, что за заходящим солнцем существует земля, которую обозначали как Меропиду, землю Кроноса, остров Огигия, Атлантиду, Острова Блаженных или Сад Гесперид. Страбон ясно указывает, что единственным препятствием на пути на запад от Иберии в Индию является ширина Атлантического океана, но что «в том умеренном поясе, где мы проживаем, особенно поблизости от параллели, проходящей через Афины и пересекающей Атлантический океан, могут существовать два обитаемых мира, а возможно, даже больше, чем два».

Это куда более ясное предсказание о существовании Америки, чем неопределенные слова Сенеки. Аристотель принял идею о существовании нового континента на Западе и описал его, опираясь на рассказы карфагенян, как плодородную землю, покрытую лесами и орошаемую водой, которая находится напротив Геркулесовых столбов (Гибралтарского пролива). Диодор пишет, что ее открыли финикийцы, и добавляет, что в той стране есть высокие горы, а климат не слишком изменчив. При этом он пытается провести различия между ней и Элизиумом Гомера, Островами Блаженных Пиндара и Садом Гесперид. Карфагеняне начали основывать там колонии, но это было запрещено законом, поскольку существовало опасение, что изначальная территория Карфагена опустеет и жители переселятся в новую, лучшую страну. Плутарх помещает гомеровский остров Огигия в пяти днях плавания от Бриттии и добавляет, что в пяти тысячах стадий от него находится большой континент. Он простирается далеко на север, а люди, которые населяют эту огромную страну, считают старый мир маленьким островом. Такое же замечание делает и Феопомп, излагая свой географический миф о Меропиде.

Не стоит разбирать здесь древние теории об Атлантиде, поскольку их подробно изложил Гумбольдт в своей работе по географии Нового Света. Поэтому мы перейдем к кельтам и к тому месту, которое Америка занимала в их мифологии.

Как утверждает Прокопий Кесарийский, Бриттия лежит в 200 стадиях от побережья, между Британией и Фулой, напротив устья Рейна, и ее населяют англы, фриссоны и бриттоны.

Под Британией он подразумевает современную Бретань, а Бриттия – это Англия. Цец рассказывает, что на океанском побережье напротив Британии живут рыбаки, покоренные франками, но освобожденные от выплаты дани из-за их рода занятий, которое состоит в перевозке душ на другой берег. Прокопий также излагает эту историю, и сэр Вальтер Скотт передает ее в своем «Графе Роберте Парижском». Агеласт говорит: «Я прочел в том чудесном зерцале, что отражает времена отцов, труды ученого Прокопия о том, что в море за Галлией, почти напротив нее, находится призрачная земля, всегда скрытая облаками и бурями, которая известна соседствующим с ней народам как место, куда отправляются души после смерти. На одной стороне пролива живет несколько странного рода людей, рыбаков, которым дарованы определенные привилегии за то, что, будучи живыми, они выполняют обязанности языческого Харона и перевозят души усопших на остров, который становится обиталищем последних после смерти. В ночи этих рыбаков попеременно вызывают, чтобы они исполнили свое дело, благодаря которому у них есть разрешение жить на этом странном берегу. В дверь того, чья очередь исполнить эту единственную службу пришла на сей раз, раздается стук, который производит не рука смертного, и шепот, подобный угасающему ветерку, призывает рыбака сделать его работу. Он спешит на берег к своей лодке и едва только садится в нее, как ощущает, что ее корпус заметно погружается в воду – это означает, что в ней уже сидит мертвец. Никого не видно, и, хотя слышны голоса, невозможно разобрать, о чем они говорят – как будто кто-то разговаривает во сне». Согласно мнению господина де ла Вильмарке, место, откуда отчаливала лодка с призрачным грузом, находилось поблизости от мыса Рац, рядом с Бухтой Душ на крайнем западе Финистера. Пустынные равнины этого мыса напротив острова Сент с его озером Кледен, вокруг которого каждую ночь танцуют скелеты утонувших моряков, расположенным неподалеку от Плогофа, и болотами, усеянными памятниками друидов, делают этот пейзаж подходящим для того, чтобы здесь собирались души перед своим призрачным путешествием. Также в этих краях поблизости от Ланниона находятся развалины древнего города, отождествленного с??????? Страбона.

«На большом острове Бриттия, – продолжает Прокопий, – люди в древние времена построили длинную стену, отделив значительную часть земли. К востоку от этой стены хороший климат и обильные урожаи, но к западу от нее они, напротив, таковы, что никто не может прожить там и часа; это прибежище змей и других рептилий. Если кто-нибудь попадает на ту сторону, то сразу умирает, отравленный ядовитыми испарениями». Это суеверие как бы служило второй, дополнительной, стеной страны мертвых, сохраняющей абсолютную уединенность душ. Прокопий отмечает, что данное представление было широко распространено, и ему рассказывали об этом многие.

Клавдиан тоже слышал эту легенду, но спутал ее с иным миром Одиссея. «На дальнем побережье Галлии есть место, защищенное от приливов и отливов Океана, где Одиссей, совершив кровопролитие, привлек призраков. Там слышались стоны, и огни мерцали среди теней. Жители того места видели бледные, как статуи, фигуры и бродивших мертвецов». Согласно Плинию, Филемон называл Северный Океан «морем мертвых».

В древней балладе о Ланселоте Озерном Дева из Астолата просит после смерти положить ее тело, одетое в богатое платье, в лодку и позволить той уплыть вслед за ветром. Это следы того самого древнего представления о путешествии за море в мир мертвых.

И пусть поставят одр смертный мой,
Где к Ланселоту от любви я умерла,
Украшенный по-королевски щедро,
С моим остывшим телом бездыханным,
Одетым в самые роскошные одежды,
На ту повозку, что к реке его доставит,
Чтоб в лодку опустить его, затянутую черным.

Могильщик в «Гамлете» поет о мертвеце:

…перевезла на корабле в страну,
Как будто я не был таким.

Когда король Артур получил свою смертельную рану, сэр Бедивер принес его на берег.

«И когда они подошли к воде, то увидели у самого берега маленькую лодку, в которой сидели прекрасные дамы, и среди них – королеву, и у всех них на голове были черные капюшоны. Они начали плакать и стенать, когда увидели короля Артура.

– Положи меня в эту лодку, – произнес король, и он осторожно сделал это.

Три королевы приняли его с глубокой скорбью. Эти три королевы сели рядом, на колени одной из них король Артур положил голову.

И тогда эта королева сказала:

– Ах, дорогой брат, почему же ты медлил вдали от меня? Увы! Эта рана на твоей голове чересчур остудилась.

Они стали грести прочь от берега, и сэр Бедивер вскричал:

– О, господин мой Артур! Что будет со мною теперь, когда ты покидаешь меня здесь одного среди моих врагов?

– Утешься, – произнес Артур, – и сделай все, что можешь, ибо на меня уже не в чем полагаться. Я уезжаю в долину Авалона, чтобы залечить свою тяжелую рану. И если ты более никогда не услышишь обо мне, молись за мою душу!

Королевы и дамы плакали и стенали так, что было горестно их слушать. И когда лодка скрылась из глаз сэра Бедивера, он заплакал и вошел в лес».

Этот чудесный Авалон,

Где не бывает града, снега и дождя,
И ветер не взвывает громко,
А есть счастливые долины и сады,
Что к морю летнему подходят,

является кельтским Островом Блаженных. Цец и Прокопий пытаются определить его местоположение и приходят к выводу, что это Британия. Но в этом они ошиблись, так же как и те, кто надеялся найти Авалон в Гластонбери. Авалон – это Остров яблок, название, напоминающее о Саде Гесперид, находящемся далеко в западных морях, в центре которого стоит дерево с золотыми яблоками. Затем нам говорят, что на далеком острове Огигия спокойно спит Кронос, охраняемый Бриареем, пока не настанет время ему проснуться. Это греческая форма мифа об Артуре, который излечивается на Авалоне от своей тяжелой раны. Едва ли нужно говорить, что Артур из романа является на самом деле полубогом, в которого верили задолго до появления исторического Артура. Плутарх утверждает, что Огигия лежит на западе за заходящим солнцем. Согласно древнему стихотворению, опубликованному господином Вильмарке, это место восхитительной красоты. Юноши и девушки танцуют там, взявшись за руки, на покрытой росой траве, ветви зеленых деревьев отягощают яблоки, а золотое солнце опускается и поднимается за лесами. Журчащий ручей течет из источника в центре острова, души пьют из него и получают новую жизнь с глотком этой воды. В той стране царят радость, стихи и песни. Это земля изобилия, где вечно продолжается золотой век. Коровы дают так много молока, что им наполняют пруды. Там также есть стеклянный дворец, парящий в воздухе, который принимает в своих прозрачных стенах души блаженных умерших. Это тот самый стеклянный дом, куда путешествовали Меррдин Эмрис и девять его бардов. О нем упоминает Талиесин в своем стихотворении «Добыча бездны», где он говорит, что бесстрашие Артура не удержать в стеклянном здании. Существуют лишь три рода людей, которые не получают туда доступ: портные (о них говорят, что один человек другой профессии стоит девятерых портных), которые проводят дни сидя и руки которых, несмотря на труд, остаются белыми, колдуны и ростовщики.

Согласно общераспространенному мнению, этот отдаленный остров гораздо прекраснее рая. Слухи о его великолепии так волновали умы людей Средневековья, что западная страна превратилась в предмет сатиры и острот. Ее прозвали «страной с молочными реками и кисельными берегами» («Кокейн»).

В английском стихотворении, «написанном, предположительно, в конце XIII века», которое, как замечает господин Райт («Чистилище Святого Патрика»), «было весьма небрежно напечатано Хикесом с рукописи, ныне хранящейся в Британском музее», эта страна описывается как находящаяся далеко за морем к западу от Испании. В современном изложении оно таково:

Хотя Рай и прекрасен,
Кокейн еще лучше.
Что есть в Раю?
Трава, цветы и зеленые листья,
Радость и удовольствия.
Там нет мяса, а есть лишь плоды,
Нет зала, жилища и даже скамьи,
И для утоления жажды – только вода.

В раю живут только два человека, Енох и Илия. А вот Кокейн наполнен счастливыми мужчинами и женщинами. Страны, подобной этой, нет больше нигде на земле. Там всегда царит день и никогда не наступает ночь, не бывает ссор и раздоров, никто не умирает, никогда не идет град, снег и дождь, не слышно грома и рева ветров:

Есть там и прекрасное аббатство,
Где живут разные монахи,
Там есть и жилища, и залы,
Стены их построены из теста,
Из мяса возведены и из рыбы.
Из всего самого вкусного.
Пироги покрывают крыши
Церкви, монастыря, жилищ и зала.
Гвозди – кровяные колбасы.
Мясо для принцев и королей.

Монастырь построен из сдобы и специй, а над всем этим весело поют птицы, готовые зажаренными влететь в голодные рты.

Французское стихотворение об этой стране описывает ее как кулинарный рай, что и отразилось в ее названии. По улицам ходят жареные гуси, течет река вина, все женщины там прекрасны, и каждый месяц человек получает новое платье. Там есть источник вечной молодости, который восстанавливает силы и цветущий вид каждого, кто в нем искупается, даже если до этого он был старым и безобразным.

Несмотря на то что большинство бурлесков Средних веков могли смеяться над этой загадочной западной страной блаженных душ, она прочно заняла свое место в умах людей. Довольно любопытно, что, так же как Прокопий путает Британию с Авалоном, у немецких крестьян есть своя «земля ангелов», которую они по созвучию идентифицируют с Англией, куда, как они считают, увозят души умерших . Согласно тевтонской мифологии, которая в этом пункте похожа на кельтскую, в этой стране есть стеклянная гора. В подобном же виде славяне представляют рай для душ. В нем находится огромный сад с яблонями, в центре которого возвышается стеклянная гора с золотым чертогом на вершине. В древности при погребении они клали рядом с телом медвежьи когти, чтобы помочь покойному забраться на эту хрустальную гору.

Эта загадочная западная страна в Ирландии называлась Тир-на-Ог, то есть Страна юности, она отождествлялась с городом дворцов и церквей, затопленным Атлантическим океаном или находящимся на дне озера.

Господин де Латокнэ в своем описании поездки по Ирландии, процитированном Крофтоном Крокером, говорит: «Древнегреческие авторы, и в особенности Платон, записали древнее предание. Они рассказывают, что огромный остров, или даже большой континент, находившийся к западу от Европы, поглотило море. Более чем вероятно, что жители Коннемара никогда не слышали о Платоне и вообще о греках, и тем не менее у них есть такое же древнее предание. «Наша земля снова появится когда-нибудь», – говорят старики молодому поколению, когда приводят их в определенный день года на вершину горы и указывают в море. Рыбаки на побережьях также ссылаются на то, что видели города и деревни на дне под водой. Описания этой вымышленной страны являются столь же яркими и преувеличенными, как и описания земли обетованной: там текут молочные ручьи, реки плещут вином, и, несомненно, там есть потоки виски и портера».

Тема подводных городов, которые появляются над волнами на рассвете Пасхального воскресенья или которые можно увидеть при лунном свете в безмолвной глубине, слишком обширна, чтобы рассматривать ее здесь, она могла бы стать предметом отдельного труда. Каждый из мифов древности связан с другими легендами, и очень трудно выделить для исследования только один, не касаясь при этом других, соединенных с ним, и не пытаясь их анализировать. Так в христианстве один символ неразрывно связан с другим, объясняя все остальные и логично продолжая те, что ему предшествовали, поэтому вырезание одного догмата разрушит целостность и единство веры. Так же и с мифами древности: один миф связан с другим и не может быть отделен без разрушения гармонии волшебного цикла.

Однако ограничимся двумя пунктами – призрачной страной на Западе и путешествием в нее.

Вашингтон Ирвинг пишет: «Те, кто читал историю Канар, могут припомнить чудеса, которые рассказывают об этом загадочном острове. Иногда его можно было увидеть с берега далеко на западе. По всей видимости, он был столь же реален, как и сами Канары, и даже более прекрасен. Экспедиции отплывали от Канарских островов, чтобы обследовать эту землю обетованную. Некоторое время его позолоченные солнцем горные вершины и длинные темные очертания мысов были четко видны, но по мере того, как путешественники приближались, и горная вершина, и мыс постепенно растворялись в воздухе, и оставалось только голубое небо над синей водой.

Поэтому этот загадочный остров был назван древними географами Aprositus , то есть «недостижимый». Жители Канар рассказывают об этом острове, который они назвали именем Святого Брендана, следующую сказку. В начале XV века в Лиссабоне появился старый капитан. Шторм раз занес его неведомо куда, и он сумел пристать к берегам далекого острова. Там капитан увидел прекрасные города, где жили христиане. Жители острова поведали ему, что являются потомками той группы верующих, которая отплыла из Испании, когда страну завоевали мусульмане. Они спросили, как обстояли дела сейчас на их родине, и глубоко опечалились, когда узнали, что мусульмане все еще господствуют в Гранаде. Старого капитана по возвращении на корабль настиг шторм, который кружил его по морю, и он никогда больше не видел неизвестного острова. Эта странная история вызвала немалое волнение в Португалии и Испании. Те, кто был сведущ в истории, вспомнили, как читали, что в VIII веке, во времена завоевания Испании, семь епископов во главе семи групп изгнанников пересекли огромный океан и приплыли к далеким берегам, где они смогли основать семь христианских городов и исповедовать свою веру в безопасности. Судьба этих скитальцев до того времени оставалась загадкой и стерлась из памяти, но рассказ старого капитана воскресил забытую историю. Набожные и восторженные люди решили, что этот остров, так случайно найденный, был тем самым местом спасения, куда скитавшиеся епископы привели свою паству по воле Божественного Провидения. Однако никто не занялся этим делом хотя бы вполовину так же ревностно, как дон Фернандо де Альма, молодой, романтически настроенный дворянин, занимавший высокое положение при дворе португальского короля и обладавший мягким сангвиническим оптимистическим характером. Остров Семи Городов становится отныне постоянным предметом его мыслей днем и его снов ночью, он решает снарядить экспедицию и отправиться на поиски святого острова. Король снабдил его документом, согласно которому он становился губернатором страны, которую откроет, с единственным условием – он возьмет на себя все расходы и заплатит десятую долю прибыли в казну. Дон Фернандо отправился с двумя кораблями к Канарским островам – в то время это была область морских открытий и романтики и самая дальняя точка известного мира (Колумб еще не пересек океан). Едва суда достигли этой широты, как их разделил ужасный шторм. Множество дней каравелла дона Фернандо скиталась по воле стихий, а команда пребывала в отчаянии. Но однажды шторм утих, океан успокоился, тучи, затянувшие небо, разошлись, и измученные бурей моряки увидели прекрасный остров, покрытый горами, чьи вершины появились из темноты, словно по волшебству. Каравелла легла в дрейф напротив устья реки, на берегах которой на расстоянии около лиги раскинулся величественный город с высокими стенами, башнями и укрепленным замком. Спустя некоторое время на реке появилась шестнадцативесельная лодка и стала приближаться к кораблю. Под шелковым балдахином на корме сидел богато одетый дворянин, над головой которого развевался флаг со святым символом креста. Когда лодка достигла каравеллы, кавалер поднялся на борт и на старом кастильском наречии поприветствовал странников на Острове Семи Городов. Дон Фернандо с трудом мог поверить в то, что это не сон. Он назвал свое имя и цель путешествия. Великий камергер – таков был титул дворянина – уверил его, что, как только он представит свои документы, его тут же признают губернатором Семи Городов. День близился к закату, лодка была готова доставить его на землю и конечно же привезла бы назад. Дон Фернандо спустился в нее вслед за Великим камергером, и они отправились на берег. Все носило отпечаток прошлых времен, как если бы мир вернулся назад на несколько столетий; и это было неудивительно, ведь Остров Семи Городов был отрезан от остальной части суши веками. На берегу дон Фернандо провел приятный вечер в замке, а ночью он с неохотой вновь сел в лодку, чтобы вернуться на корабль. Лодка вышла в море, но каравеллы не было видно. Гребцы продолжали свой труд, их монотонная песня производила убаюкивающее впечатление. Дремота охватила дона Фернандо: предметы стали расплываться перед его глазами, и он потерял сознание. Придя в себя, он обнаружил, что находится в странной каюте в окружении незнакомцев. Где он? На борту португальского судна из Лиссабона. Как он сюда попал? Его бесчувственное тело было найдено на обломке, дрейфующем в океане. Судно прибыло в бухту Тагус и стало на якорь перед знаменитой столицей. Счастливый дон Фернандо сошел на берег и поспешил в отчий дом. Дверь ему открыл незнакомый привратник, который ничего не знал о нем и его семье: люди с таким именем многие годы не жили здесь. Тогда он разыскал дом своей невесты, донны Серафины. Он увидел ее на балконе и протянул к ней руки с возгласом восторга. Она взглянула на него с негодованием и поспешно удалилась. Он позвонил у двери, когда привратник открыл ему, кинулся к хорошо знакомой комнате и бросился к ногам Серафины. Она в ужасе попятилась и нашла спасение в объятиях молодого кавалера.

– Что это значит, сеньор? – вскричал последний.

– Какое право вы имеете задавать мне этот вопрос? – воскликнул дон Фернандо в бешенстве.

– Право жениха!

– О, Серафина! И это твоя верность? – произнес он с мукой в голосе.

– Серафина! Кого вы называете Серафиной, сеньор? Эту сеньору зовут Мария.

– Как?! – вскричал дон Фернандо. – Разве это не Серафина Альварес, та самая, чей портрет улыбается мне со стены?

– Пресвятая Дева! – произнесла молодая дама, взглянув на портрет. – Он говорит о моей прапрабабке!

С португальской легендой, которая была очаровательно пересказана Вашингтоном Ирвингом, мы должны сравнить приключения Порсенны, царя России, изложенные в шестом томе «Поэтического собрания» Додсли. Западный ветер унес Порсенну к отдаленным землям, где было очень красиво и всегда цвели цветы. Там он встретил принцессу, с которой приятно провел несколько недель. Однако, желая вернуться в свое царство, он простился с ней, пообещав вернуться через три месяца.

«Три месяца! Три месяца одной! – вскричала дева. -
Знай же, три столетья миновали,
Пока у ног моих любимый Феникс».
Как эхо повторил он: «Три столетья…
Три сотни лет прошли, пока я здесь?»

Когда он вернулся в Россию, его настигло всепобеждающее время и он умер. Почти такая же легенда есть в Ирландии.

Таким же образом Ожье Датчанин обнаружил, что провел в Авалоне много времени. Однажды его конь Папиллон увлек его по дороге света в таинственную Яблочную долину, где он спешился у источника, вокруг которого росли кусты, покрытые благоухающими цветами. Возле него стояла прекрасная дева, которая протянула Ожье золотую корону, увитую цветами. Он надел ее и в тот же миг забыл о своем прошлом, о битвах и любви к славе. Карл Великий и его рыцари стали в его памяти просто сном. Он видел только Моргану и желал лишь одного – провести вечность у ее ног. Однажды корона соскользнула с его головы и упала в источник, к нему тут же вернулась память, а мысли о его друзьях, родных и воинской доблести нарушили его безмятежность. Ожье попросил Моргану позволить ему вернуться на землю, и она согласилась. Он обнаружил, что за несколько часов, проведенных им в Авалоне, прошло двести лет. Карла Великого, Роланда и Оливера больше нет, на троне Франции сидит Гуго Капет, а династия Карла Великого сошла на нет. Ожье не обрел покоя во Франции и вернулся в Авалон, чтобы не покидать более фею Моргану.

В португальской легенде Остров Семи Городов, несомненно, является страной душ древних кельтов, населявших Иберийский полуостров. В ней сохранились такие древние символы, как лодка, которая доставляет души на берег, великолепные пейзажи и прекрасный замок, но значение мифа было утрачено. Поэтому была сочинена история об испанской колонии, находящейся далеко в Западных морях, где нашли спасение беглецы, с которыми дон Фернандо встретился на призрачном острове.

Вера в существование этой страны была очень сильна в Ирландии в XI веке. Это ясно из того факта, что она вошла в народную мифологию скандинавов под названием Великая Ирландия. Вплоть до сокрушения скандинавского королевства на востоке Эрина в великой битве при Клонтарфе (1114) скандинавы много почерпнули из контактов с ирландцами, по этой причине у них появились ирландские имена, например Найал и Кормак, и ирландские суеверия. Название, которое они использовали для Острова Блаженных, находящегося в западных морях, было или Великая Ирландия, поскольку там говорили на гойдельском языке (это была колония душ кельтов), или Страна белых людей, потому что ее жители носили белые одежды. В средневековом видении рыцаря Овейна, которое является просто фрагментом кельтской мифологии в христианском облачении, рай был окружен светлой стеной, «белой и сверкающей, подобно стеклу», что напоминает о стеклянном дворце в Авалоне, а его обитатели «носили светлые одежды». Пятнадцать из них встретились ему в начале путешествия, и все они носили белые одеяния.

Следующая выдержка из исландских хроник упоминает об этой таинственной земле.

«Мар из Холума женился на Торкатле, их сыном был Ари. Шторм занес его к Стране белых людей, которую некоторые называют Великой Ирландией. Она находится в Западном море поблизости от Винланда . Сказано, что она находится в шести днях пути от Ирландии, если плыть строго на запад. Ари так и не смог выбраться оттуда. Там он принял крещение. Храфн, который плавал в Лимерик, был первым, кто рассказал об этом. Он провел много времени в Лимерике, в Ирландии».

Это отрывок из «Книги о заселении земель», труда XII века. Беспокойный исландец, Бьёрн Боец Широкого Залива, покинул свой дом. Спустя долгое время, примерно в 1000 году уроженец того же острова по имени Гудлейв, занимавшийся торговлей между Исландией и Дублином, был захвачен ужасным штормом, пришедшим с востока, который отнес его далеко в Западные моря, где он прежде не бывал. Здесь он нашел землю, достаточно густо населенную, жители которой говорили на ирландском языке. Его команда предстала перед судом обитателей тех мест, которые собирались поступить с ними жестоко. Однако тут подъехал высокий человек, окруженный отрядом воинов, перед которым все население преклонило колени. Этот человек заговорил с Гудлейвом на северном наречии и спросил, откуда тот пришел. Узнав, что он из Исландии, он задал ему вопросы о людях, живущих в непосредственной близости от Широкого Залива, а потом дал ему кольцо и меч, чтобы он передал их дома друзьям. Затем он попросил его немедленно вернуться в Исландию и предупредить его родичей, чтобы они не искали его в этой новой стране. Гудлейв снова вышел в море и, благополучно достигнув Исландии, рассказал о своих приключениях, придя к выводу, что человек, которого он встретил, был Бьёрном Бойцом Широкого Залива.

Другой исландец привез из Винланда двоих детей, которые рассказали, что неподалеку от их дома находится страна, где люди носят развевающиеся белые одежды и поют церковные псалмы. Северные ученые пытались отождествить эту Страну белых людей с Флоридой, где, как они полагают, располагалась валлийская колония, основанная Мадоком в 1169 году. У меня почти нет сомнений, что это просто исландская версия ирландского суеверия, относящегося к Острову Душ, который находится за заходящим солнцем.

…На корабле своем хрустальном,
Куда уехал Мерлин с бардами своими,
Тот самый старый Мерлин, тайн владыка.
Возможно, что ковчег его был полон жизни,
И он повиновался господину.
Они достигли в нем Страны умерших,
Где, может, обретут они бессмертье,
Испив до дна блаженства воздух,
Что над Флатиннисом несет источник вечный,
Все ароматы смешивая, дабы
Создать тот ветер, что вечернею порою
Поет мелодию свою скитальцу.

Флат Иннис – это гаэльское название западного рая. Макферсон в своем введении к «Истории Великобритании» рассказывает легенду, которая совпадает с теми, что были распространены среди кельтских народов. В давние времена в Скерре жил прославленный друид. Он сидел на берегу, обратившись лицом на запад, глаза его следили за заходящим солнцем, и он проклинал жестокие волны, что стоят между ним и далеким Зеленым Островом. Однажды, когда он, задумавшись, сидел на камне, в море поднялся шторм. Туча, под которой бушевали пенные волны, неожиданно опустилась на бухту, и из ее темных глубин показалась лодка с белыми парусами, наполненными ветром, и рядами блестящих весел, но без гребцов. Она, похоже, двигалась сама собой. Ужас охватил друида, и тут он услышал голос: «Поднимайся, и ты увидишь Зеленый Остров, где живут те, кто ушел!» Тогда он сел в лодку. В то же мгновение ветер изменился, туча окутала его со всех сторон, и в этом облаке лодка отплыла. Семь дней промелькнули над ним в тумане, а на восьмой волны взыграли, лодку окутала тьма, которая все больше сгущалась вокруг друида, а затем он услышал крик: «Остров! Остров!» Тучи рассеялись, волны успокоились, ветер стих, и лодку окружил ослепительный свет. Перед ним лежал Остров Мертвых, испускавший золотое сияние. Склоны его холмов покрывала зелень и прекрасные деревья, вершины гор окутывали прозрачные яркие облака, с них струились чистые потоки, чье журчание было подобно переливам арфы, которые исчезали в голубых заливах. Долины были открыты океану, листья деревьев, разбросанных по зеленым склонам, едва колыхались от легкого ветерка, все было тихим и ярким. Чистое осеннее солнце сияло с небес над полями. Оно не спешило на запад, чтобы упокоиться там, и не поднималось на востоке, а висело, словно золотой светильник, всегда озаряя Остров Блаженных.

Здесь в сверкающих залах жили души умерших, всегда цветущие и прекрасные, смеющиеся и веселые.

Удивительно, как живучи в людской памяти древние мифологические представления о смерти. Эта кельтская легенда о «Земле за морем», куда переносятся души после смерти, вошла в народную религию Англии. Гимн из коллекции Союза Воскресной Школы основан на этой древней друидической доктрине:

А встретимся ли мы на берегу том,
Где перестанут бесноваться волны,
Где душу никогда не потревожит
Печаль, в том вечности краю?
Достигнем после плаванья сквозь бури,
Благословенной гавани той, чтобы
Могли в ней бросить якорь и увидеть
Небесные блаженства берега?
И встретим ли мы тех, кого любили
И кто был вырван из объятий наших,
Услышим ли их голоса мы снова
И лица их узрим опять воочию?

Таков и гимн из коллекции графини Хантингтон:

Я судно на воду спущу, оставив землю,
Где грех царит, что души усыпляет.
Я для тебя все с радостью покину,
Чтоб к небесам уплыть с тобою.
Так приходи же, ветер, и неси
С собою бурю благодати вечной,
Чтобы вести корабль мой отсюда
На небо, где мое отныне место.
Где я ту гавань обрету, в которой
Забуду мир и все его грехи навеки.

Я могу процитировать стихотворение «Последнее путешествие», которое основано на гаэльской легенде, рассказанной Макферсоном:

Вперед! Туда! Сквозь шторм и волны,
Оставив все тревоги жизни,
Покинув дом и одр мой смертный,
Я поплыву к Земле блаженных.
Пусть темнота меня смущает
И подо мною катят волны,
Но сострадание, я знаю,
Поддержит душу на плаву
В смятенье тягостном моем.
Меня влекут потоки ливня
В угрюмый темный океан,
Где мой корабль одиноко
По водам темным заскользит.
О, как пугают рев и грохот!
Но все ж вперед, скорей навстречу
Блаженства берега сиянью!
О, капитан великий, славный,
Сидящий в белом одеянии
И победивший смерть и ад,
Ты Путь, и Истина, и Свет!
Поговори со тьмой ужасной
И попроси утихнуть волны,
Ведь, слышишь, ангелы взывают
Сейчас к душе моей с небес.
Теперь все сожаленья канут,
Печаль уйдет, и я навеки
Останусь здесь и буду песню
С детьми о счастье распевать.

Мне представляется крайне интересным проследить связи современного протестантизма с древними мифологиями, из которых он возник. В ранний период Отцы Церкви заблуждались, считая древние ереси «поддельными» формами христианства, ибо они являются самостоятельными религиями, лишь слегка окрашенными христианством. Я уверен, что мы сделали ошибку такого же рода, рассматривая религиозный раскол в Англии в христианском ключе, учитывая то, с какой силой он проявился в малонаселенных местностях Корнуолла, Уэльса и восточных болотистых областях Йоркшира, где сильны кельтские элементы. Это абсолютно другое явление: его основой и движущей силой являются древние британские верования, постепенно перешедшие в христианство.

В соборе Святого Петра в Риме находится статуя Юпитера, лишенная своей молнии, которую заменили символические ключи. Таким же образом большинство религиозных верований низших сословий, которые мы считаем по существу христианскими, являются древними языческими, только с замененными христианскими символами. Это измененная история о хитрости Иакова: голос является голосом старшего брата, а руки и одежда принадлежат младшему.

Я уже приводил веру в ангельскую музыку, которая зовет за собой душу в качестве примера сохранившихся языческих представлений в народной протестантской мифологии.

Другой пример нашел воплощение в доктрине, согласно которой души умерших превращаются в ангелов. В иудаизме и христианстве ангелы и люди являются совершенно разными созданиями, сотворенными из разных материй. И иудей, и католик со столь же малой вероятностью могли смешать представления о них, как поверить в переселение душ. Но религия диссентеров отличается. Согласно представлениям друидов, души умерших охраняют живых. Ту же идею разделяли древние индийцы, которые почитали духов предков, питри, потому что они наблюдали за ними и оберегали их. Гимн «Я хочу быть ангелом», столь популярный в диссентерских школах, основан на древнем арийском мифе и поэтому представляет большой интерес, но никак не является христианским.

Еще один принцип, который противоречит христианскому вероучению, хотя и вытеснил его в народных верованиях, – это переселение души в рай сразу после того, как она покидает тело.

Апостолы учат нас о воскресении тела. Если мы прочтем Деяния святых Апостолов и их Послания внимательно, то удивимся, какое большое значение придается этой доктрине. Они разошлись по земле, чтобы проповедовать, во-первых, воскресение Христа, а во-вторых, следующее за этим воскресение христиан. «Ибо, если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес; А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна… Но Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших… Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут» . Это ключевой момент в учении апостолов, он проходит через весь Новый Завет и находит отражение в трудах Отцов Церкви. Он занимает свое законное место в символе веры, и Церковь никогда не переставала весьма твердо настаивать на нем.

Но представление о душе, которая возносится на небеса, и о ее счастливом существовании после смерти не находит отражения в Библии или в богослужении любого направления церкви – греческого, римского или англиканского. Это было верование наших кельтских предков, и оно сохранилось в английском протестантизме, чтобы лишить доктрину воскресения ее власти в умах людей. И опять же у кельтов включение в священный внутренний цикл просветленных в точности соответствовало доктрине перехода, проповедуемой диссентерами. К ней относятся, согласно бардам, такие понятия, как «второе рождение» и «обновление», которые по сей день используют методисты, чтобы описать таинственный процесс перехода.

Однако вернемся к предмету настоящей статьи. Вот только один факт: я слышал о том, что некоего человека в Кливленде похоронили два года назад со свечой, пенни и бутылкой вина. Свеча должна была освещать ему путь, пенни он должен был отдать перевозчику, а вино должно было поддержать его силы, пока он путешествует на небо. Мне об этом рассказали сельские жители, которые посетили похороны. Это выглядит так, как будто плавание в иной мир является не просто фигурой речи, а реальностью.